Отец Александр Мень: Жизнь. Смерть. Бессмертие
Шрифт:
Эти слова в полной мере относятся к самому отцу Александру. А потом он прочел стихи Владимира Соловьева, которые любил повторять и которые ему самому были глубоко созвучны:
Смерть и время царят на земле. Ты владыками их не зови — Всё, кружась, исчезает во мгле. Неподвижно лишь солнце любви.«ПОКА МЫ ДЫШИМ, МЫ ДОЛЖНЫ ТВОРИТЬ!» [47]
Разговор в моем докладе пойдет о взглядах отца Александра Меня на творчество, на его природу,
47
Доклад на VIII международной конференции памяти отца Александра Меня в Библиотеке иностранной литературы. 7 сентября 1998 г.
Высказывания отца Александра на этот счет рассыпаны во множестве его проповедей, лекций, бесед, писем, книг и статей. Назову только некоторые, те, что прямо связаны с этой проблематикой. Это прежде всего книги «Трудный путь к диалогу», «Культура и духовное восхождение», «Мировая духовная культура», это отдельные главы его шеститомника «В поисках Пути, Истины и Жизни», это многочисленные статьи еще не опубликованного «Словаря по библиологии» [48] . Сюда же надо прибавить ответы отца Александра на вопросы слушателей его лекций, те ответы, которые я сам слышал, присутствуя на этих лекциях, а также те, с которыми я сумел познакомиться как редактор готовящейся к печати книги, целиком составленной из этих ответов [49] .
48
Он был опубликован в трех томах в 2002 г. под названием «Библиологический словарь».
49
Книга вышла под заглавием: «Отец Александр Мень отвечает на вопросы слушателей» (М., Фонд имени Александра Меня, 1999).
Важно подчеркнуть, что отец Александр и сам был творцом par excellence, он был творцом каждую минуту своей жизни, не столько теоретиком, сколько практиком. И проявил он себя как необычайно активный творческий человек и в качестве священника, пастыря, проповедника Слова Божия, и в качестве автора богословских книг, автора стихов и прозы, художника — а рисовал он замечательно, — ив качестве человека действия. Об этом свидетельствовал он сам, когда сказал: «Есть люди, которые пишут историю, а есть люди, которые в ней живут и действуют. Я принадлежу ко второй категории».
А теперь я перехожу непосредственно к теме.
О природе творчества. Отец Александр многократно, хотя и в разных выражениях, говорил одно и то же: творчество — уникальное свойство человека, дарованное ему свыше, признак его богоподобия. Наряду с волей, мыслью, самосознанием, совестью творческий дар и есть то, что принято называть духом. Дух — то, что отличает человека от зверя, «то, в чем заключен образ и подобие Божие. Это начало творческое, это начало мыслящее, естественно, незримое и бессмертное».
Таким образом, это сверхприродное качество, потому что природа духом не обладает. Хотя ощущение одухотворенности природы у многих людей есть. И отец Александр его разделял. Он сказал однажды: «Я всем своим существом это переживаю, и для меня прикосновение к земле и к растению — всегда прикосновение к живому существу». Вместе с тем он весьма критически относился к идее Руссо, что «надо вернуться к исходному первобытному состоянию. Назад к природе». Он говорил: «Человеку не дано безнаказанно отступать на природный уровень. Он в чем-то ее (природу) уже превзошел. Она внеэтична, чего не может позволить себе человек (иначе — монстр типа «белокурой бестии»)… вся природа — это лишь поток, который стремится обрести самосознание в человеке.
Отец Александр давал и такую характеристику духа: «свободное творчество, личный разум и самосознающая воля». Это очень важное уточнение: не просто творчество, но свободное творчество. Совершенно ясно, что свобода — фундаментальное свойство личности, опять-таки дарованное нам свыше, — есть условие существования творчества как такового, потому, что свобода — «один из важнейших законов духа». Однако свобода — это и ограничитель, потому что она связана с ответственностью. Она предполагает этическую ответственность, и прежде всего ответственность творческого человека, поскольку он отвечает за то, что он делает, перед Богом, перед людьми и перед самим собой, перед своей совестью. Бог доверяет человеку, предоставляя ему свободу, и человек оказывается либо на высоте этого доверия, либо нет.
«…В христианском сознании, — говорил отец Александр, — идея свободы носит глубоко духовный характер». Это показал в свое время Бердяев. И чем выше стоит человек на духовной лестнице, тем больше пространство его внутренней свободы, тем больше он ощущает меру своей ответственности.
Отец Александр сочетал в себе трезвость и идеализм. Как идеалист, он верил в победу светлых сил, в то, что «люди, взирая на Божественную любовь, победят злобное разделение мира». Как человек трезвый и проницательный, он видел, что мы — не только образ и подобие Бога. «Мы — образ и подобие зверя» — это его слова. И потому, считал он, «свобода, наше неотъемлемое свойство, призвана служить преображению зверя, реализации тех чудесных потенций, которые заложены в нас». Одна из этих потенций — творческий дар человека.
А вот как человек им распорядится — это, вероятно, самое главное. И это зависит от самого человека, от его нравственного выбора, от того, куда повернуто его сердце, к кому оно повернуто. Каков вектор души человеческой — это всё и определяет.
У отца Александра есть суждение о гении и злодействе, очень нетривиальное. Он говорил так: «Гений является даром, присущим духовности, человек его себе не выбирает, а путь злодейства — это выбор, направленность и устремленность воли человека». Получается интересная вещь: гений в себе не волен, за него выбор уже сделан свыше; гений — вместилище непомерного дара, и ему не надо выбирать, дай Бог выдержать и не уронить — и дар, и самого себя. Гений — это абсолютный слух, в том числе и на нравственное искажение. Это как фальшивая нота для Моцарта — она недопустима, она режет, потому что нарушает гармонию, а гений — дитя гармонии.
Что же касается злодея, то он этой фальши — гвоздем по стеклу — не слышит. А если слышит — не обращает внимания: это допустимо, если приносит пользу. Злодей прагматичен, но этот прагматизм парадоксальным образом сочетается с иррациональностью. Зло побеждает, потому что оно не знает нравственных преград — как Сталин, писавший в свое время стихи, этих преград не знал и потому победил всех своих соперников, реальных или мнимых. Они, — скажем, его прежние соратники — размышляли: можно ли убить своего? И приходили к выводу: своего — нет, а чужого можно, вполне. А перед Сталиным стояла совсем другая дилемма: когда лучше убить — сегодня или завтра?
Зло со своим прагматизмом побеждает, но потом, в дальней перспективе, оно проигрывает в пух и прах, потому что оно иррационально, потому что оно перешагивает через моральные барьеры, а надо было остановиться. Побеждая на физическом уровне, злодей проигрывает на уровне духовном, потому что разрушает не только всё вокруг себя, но и, в конечном счете, себя, ибо деформирует свою душу до неузнаваемости и разрывает тем самым связь с Вечностью, ибо созданный Богом миропорядок выжженную душу отторгает, извергает.