Отец Александр Мень. Пастырь на рубеже веков
Шрифт:
Призвание — это тайна, которую нельзя определить однозначно. Но вот какие ориентиры даёт нам отец Александр: прежде всего подробное описание исторического фона событий, особенностей национальной культуры Израиля и состояния религиозных взглядов. Его рассказ намного короче, чем известные работы на эту тему Соловьева, Бердяева и Булгакова, но его нельзя назвать поверхностным; эта краткость рождается, благодаря лаконичности метафорического языка автора и ясной логике повествования. «Религиозное призвание Израиля, — пишет отец Александр, — было даром великим и мучительным, и вся история народа–скитальца стояла под знаком борьбы, под знаком «исхода» — исхода Авраама из Харана, исхода из Египетского рабства, Вавилонского плена, из пут обрядовой религии. Величайшим «Исходом» был исход Израиля в Христианство,
260
Там же, с. 121.
В то же время отец Александр начинает развивать мысль об универсальном характере Божественного Откровения, данного сначала праотцам Израиля, а затем через пророков и Христа — всему человечеству. «Обетование Израилю, — утверждает он, — не носило узкоплеменного характера». Но светлая точка, возникшая «среди сумерек многобожия, должна была расти, расширяться и превратиться в конце концов в Новый Завет». Здесь отец Александр видит истоки вселенского характера Нового Израиля — Христовой Церкви….
Еще одна тема, поднимаемая в «Магизме и Единобожии» (связанная с Обетованием и Избранием), — это тема Союза–Завета, и самые блестящие страницы второго тома посвящены главному герою Ветхого Завета — пророку Моисею. Глава о нём возможно ещё и потому так трогает сердце, что многое в портрете Моисея напоминает самого отца Александра. Ведь им обоим в избытке была дана возможность и сила вдохнуть веру в окружающих их людей, укрепить их на пути поиска истины, вывести их из духовного рабства. И очевидно, что личный духовный опыт позволил автору написать, что именно «в общении с открывавшимся ему в горах Владыкой Вселенной черпал еврейский пророк силы для совершения своего непосильного подвига» [261] .
261
Там же, с. 208.
В своей «Истории религии» отец Александр часто обращает внимание читателя на трагедии великих людей — Учителей человечества; как правило, эти трагедии связаны с непониманием современниками смысла их призвания и служения.
Это касается и пророка Моисея. Его судьба, действительно, была печальна. С его именем связали то, против чего он всегда вёл самую решительную борьбу, ведь именно он, как считает автор, положил начало многовековой борьбе против ритуализма.
Последний яркий портрет книги — пророк Илия, овеянный легендарной славой, окружённый каким-то особым почитанием в Русской Православной Церкви. Пророка Илию отец Александр называет вторым Моисеем Израильской религиозной истории, который появился как раз тогда, когда Израилю снова угрожала опасность язычества, чтобы «нанести по нему сокрушительный удар» [262] . Автор обращает наше внимание на то, что великие пророки призываются, появляются на исторической сцене, когда для народа Божия (будь то Израиль или Церковь) возникает серьёзная угроза уклонения с истинного пути.
262
Там же, с. 322.
Великие пророки Моисей и Илия ознаменовали начало духовного переворота в истории религии, но ни того, ни другого пророка, считает отец Александр, «нельзя рассматривать как изолированные явления. В то время уже все человечество как бы просыпалось после магического сна, тяготевшего нам миром» [263] .
Вторым
263
Там же, с. 322.
Все три книги объединяет стремление автора находить сходные черты в религиях, возникших в странах, внешне никак друг с другом не связанных. Так, хотя 3–й том чрезвычайно интересен для европейца тем, что в нём приоткрывается завеса таинственности, всегда скрывавшая учения Востока, тем не менее, при ближайшем рассмотрении читатель понимает, что ничего принципиально нового в этих религиозных стремлениях не было.
Сравнивая духовные открытия Запада и Востока, отец Александр отмечает родство как в мистических, так и в рационалистических учениях различных стран и эпох.
Говоря о мистике, он прежде всего обращает внимание читателя на то, что восточная школа безмолвия духовно очень близка к Византийскому исихазму и что именно «поразительный опыт мистиков положил начало богословию, которое принято называть апофатическим, или [264] .
С другой стороны, доброе отношение отца Александра к личности Конфуция не мешает ему написать о его учении, что «эта доктрина являлась общечеловеческим соблазном» [265] . Ибо и на Западе, и на Востоке во все времена возникали попытки «устранить высшие запросы духа из сознания человека и прикрепить его конечную цель к земле».
264
Мень А. У врат молчания. М., 1992, с. 64.
265
Там же, с. 47.
В глубокой заинтересованности отца Александра религиями Востока есть и ещё одна причина: мы можем наблюдать множество аналогий между духовными проблемами того времени и поисками сегодняшними — например, подобие мотивов, ведущих к разочарованию в официальных доктринах, в приземлённых идеологиях, в рационализме.
С фактом очевидного духовного кризиса «христианство закрытого типа», как всегда, не видит нужды считаться. А от возможной конкуренции со стороны других религий по привычке думает спастись с помощью государственных границ и противоестественных законов.
Но сегодня, в отличие от прежних времён, положение у закрытых религий стало намного труднее, ибо границы между странами исчезают и информационные барьеры рушатся. Люди получили возможность выбирать, а выбрав, оставлять привычную культурную оболочку (особенно, если она себя чем-то скомпрометировала) ради экзотических или эзотерических культов.
Отец Александр такую ситуацию предвидел. В своём третьем томе он деликатно, но достаточно убедительно объясняет, что вся экзотика восточной мистики только внешняя. С другой стороны, он считал необходимым научить современников разбираться в основах восточных вероучений. В XX веке кришнаизм и йога широко распространились во всём мире. Однако критика христианскими священниками этих учений, часто не только не конструктивна, но отличается ещё и злобным поношением, обвинениями в демонизме и тому подобное. Естественно, разумного человека такая критика не убеждает.
А вот отец Александр в своих книгах уделяет этим мировоззрениям достаточно много места. Так, о йоге он начинает свой рассказ в третьем томе и заканчивает в шестом. Это подробный анализ, который может стать хорошим пособием для священников в тех случаях, когда им приходится вести диалог с адептами йоги.
Но главное место в третьем томе, конечно, отведено буддизму, причём отец Александр, как всегда, очень большое внимание уделяет основателю учения. Само возникновение буддизма, по мнению автора, не в последнюю очередь объясняется личностью Будды.