Отечественная научно-фантастическая литература (1917-1991 годы). Книга вторая. Некоторые проблемы истории и теории жанра
Шрифт:
И дело даже не в том, что недоросли получают прописку в мире, который им не по плечу. Как получилось, что кто-то построил для них — и за них — этот новый мир, — это противоречие остаётся «творческим секретом» сторонников «реалистической» фантастики. Ещё в тридцатые годы А.Беляев выдвинул требование, чтобы социальная часть советских научно-фантастических произведений имела такое же научное обоснование, как научно-техническая тематика. «Приём необычного и даже невозможного» сам по себе не предполагает разрешения подобных социологических проблем.
Усложнение мира идёт во второй половине XX века, в том числе картины познания, придаёт научному обоснованию художественного реализма тем большую актуальность, что речь идёт о проективном, об опережающем отражении.
По-видимому, научной фантастике доступно далеко не всё, если она близка правде жизни, мотивируя тип человека будущего уровнем общественных отношений, то для живой индивидуализации характеров ей всегда будет недоставать
Тем не менее, за пределами научной фантастики вряд ли возможна непротиворечиво-целостная модель небывалого мира, и чем сложнее фантастический мир, создаваемый писателем, тем непреложнее и разностороннее должна быть научная мотивировка его художественных координат. Русский журнал в начале века верно подметил, что метод социальных прогнозов Г.Уэллса «тот же, что и химика, который старается определить, какой синтез получится от взаимодействия таких-то реактивов» [386] . По словам И.Эренбурга, восприемник Жюля Верна «дорожил логикой, а к диалектике относился подозрительно» [387] . С большим успехом Г.Уэллс применил в своих апокалиптических предостережениях логическое «продолжение» антагонистических противоречий современного общества. Позитивным же моделям будущего справедливого мира в его произведениях всегда недоставало диалектики творческой мысли и живых наблюдений реальности.
386
Русское богатство, 1902, №2, отд. II. с.66.
387
И.Эренбург - Люди, годы, жизнь. // Новый мир, 1962, №4. с.50.
* * *
Социальная проблематика не только не освобождала художественные проекции будущего от научности, но предъявила более высокие требования. В спорах о фантастике (особенно в двух больших дискуссиях, прошедших в 1969-1970 и 1985-1986 годах в «Литературной газете»), которые стали почти регулярными на исходе небывалого в русской литературе подъёма этого жанра в шестидесятых годах, наряду с прежними попытками определить фантастику в границах канонических понятий художественной литературы настойчиво стало пробиваться представление о современной фантастике как литературе новых научных идей. «Настоящую научную фантастику, — писал один из читателей (широкое участие читательской аудитории в литературных полемиках — отличительная черта „фантастоведения”), — можно определить как научное исследование, в котором некоторые предпосылки не доказаны. В науке такой приём применяется довольно часто» [388] . Художественная литература обосновывает недостающие предпосылки, ясное дело, условно-гипотетически, неполно, без детализации, с установкой на конечный результат, а не доказательную мотивировку. Казалось бы, различие очевидно.
388
Лит. газета, 1985, 4 сент.
Тем не менее, сравнение с исследованием, которое, напомним, распространяется на всю художественную литературу, встречает сопротивление: «В наше время в науке столько нового, не похожего на вчерашнее», что «научная фантастика нам теперь не нужна» [389] … Что и говорить, убедительный довод! Будто фантастика раньше была нужна из-за дефицита новой информации и словно различие нынешней и прежней науки — в количестве новых знаний. Даже скептики, которые приходят, по их словам, к «довольно-таки негативному выводу относительно роли научной фантастики в прогнозировании научных гипотез» («язык науки становится всё более малодоступным для неспециалистов»), вынуждены признать, что и в наше время «фантастика способна породить кое-какие научные идеи, опираясь на силу искусства, роль интуиции, наверное, больше, чем в науке» [390] .
389
Лит. газета, 1985, 4 сент.
390
Ю.Школенко - Всё страньше и страньше. // Там же.
Фантастика порождает, конечно, идеи художественные, которые уже потом, в свою очередь инициируют научную мысль. Независимость эстетической «информации» в этом процессе не всегда ясна учёным. Физик профессор Д.Франк-Каменецкий, например, хотя и не отрицал, что «ценность фантастики тем выше, чем более неожиданны — и даже невероятны — развиваемые идеи и вытекающие из них ситуации», хотя и признавал: «Фантазия писателя может и действительно помочь конструктивной фантазии учёного» [391] , тем не менее, отдавал приоритет совсем
391
Д.Франк-Каменецкий - Фантазия и фантастика. // Лит. газета, 1969, 17 сент.
392
Там же.
Ещё А.Беляев видел задачу этой литературы в «привлечении максимального внимания и интереса читателей к важным научным и техническим проблемам… с этой точки зрения, — подчёркивал он, — лучшим научно-фантастическим произведением будет то, которое бросает в мир новую плодотворную идею» [393] , и это совсем другое, чем количество знаний, объём информации. Спустя много лет в дискуссии о фантастике то же самое подчеркнёт академик Н.Федоренко. «Фантастику я читаю, — писал он, — и потому, что это доставляет мне удовольствие, и, так сказать „по долгу службы”: в научно-фантастических произведениях нередко содержатся и предвидения социального и научно-технического прогресса которые можно с пользой применить при долгосрочном прогнозировании и оптимальном планировании… Как учёного меня особенно интересуют, — подчёркивал академик Федоренко, — произведения, посвящённые социальной проблематике, где есть попытки определения общественного критерия оптимальности (прогресса), определения цели развития общества» [394] .
393
Беляев - Создадим советскую НФ. // Дет. литература, 1938, №15/16. с.З.
394
Лит. газета, 1969, 3 сент.
Напоминать о целесообразности наших преобразований действительности, уточнять ориентиры сегодняшнего движения в будущее — действительно важнейшее литературное и мировоззренческое, общекультурное назначение научно-фантастических произведений.
Верное, глубокое суждение учёного показывает, кроме всего, несостоятельность промелькнувшего в спорах мнения, будто вообще «нет такого жанра — фантастики», потому что, мол, «все произведения, называемые термином научная фантастика, ничего более, как игра в бисер, игра ума и воображения. К серьёзной литературе, исследующей жизнь и человека, это никакого отношения не имеет» [395] …
395
Там же.
На минуту допустим, что в научной фантастике в самом деле нет ничего более, но выслушаем специалиста. Токарь-инструктор В.К.Гребторов, заместитель председателя Свердловского областного совета новаторов, писал: «Человеку, который занимается творчеством (не только техническим — любым!), способность к фантазированию, по-моему, надо развивать. Совершенно сознательно! И отличным средством развития её являяется чтение фантастической литературы… Дело не в прямой подсказке решений — этого там не найдёшь. Просто она расковывает мозг, заставляет его активно фантазировать, и рождается скорость мышления, позволяющая иногда решать технические задачи буквально сходу» [396] .
396
Там же.
Внеконкретной активизации творчества не бывает, конечно. Мы приводили и сошлёмся ещё не раз на случаи, когда писатель подсказывал именно решения, — если под этим понимать свежую идею, а не способ её реализации.
То есть писатели, конечно, не монополисты по части воображения. «Фантазия, — напоминал участник дискуссии в „Литературной газете”, — составная часть мышления и познания». Но при всём том верно ли, что «учёный и писатель-фантаст» столь уж непримиримо «различны как по направленности своих целей, так и по средствам, которые они используют для их достижения»? Ещё А.П.Чехову было ясно, что «чутьё художника стоит иногда мозгов учёного» и что и то и другое имеет в конечном счёте «одни цели, одну природу», «быть может, со временем при совершенстве методов им суждено слиться вместе в гигантскую чудовищную силу, которую теперь трудно и представить себе…» [397] .
397
А.Чехов - Полн. собр. соч. Письма, т.2. // М.: 1975. с.360.