Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том V
Шрифт:
Высочайшие приказы армиям и фельдмаршалу гр. Салтыкову 13 июня 1812 г. оповестили русское общество, что гроза разразилась; Наполеон был уже в России: «Русь обняла кичливого врага».
В быстром, почти бешеном темпе стали разыгрываться на русской равнине один за другим акты единственной в своем роде трагедии… Как же откликнулась русская литература на эти бурные события Отечественной войны? — Вот что по этому вопросу писал обозреватель русской литературы в ж. «Сын Отечества» (1815 г.): «В половине 1812 г. грянул гром, и литература наша сначала остановилась совершенно, а потом обратилась к одной цели — споспешествованию Отечественной войне. В продолжение второй половины 1812 г. и первой 1813 г. не только не вышло в свет, но и не написано ни одной страницы, которая не имела бы предметом тогдашних происшествий»… По отношению к лирике надо признать вполне верным это наблюдение современника (Н. И. Греча). Действительно, в первый момент, как бы не
Но вскоре, когда стала все яснее и яснее обозначаться возможность счастливого исхода, и особенно, когда враг «бежал», неудержимым потоком хлынули ему вдогонку оды, гимны, песни, гласы, дифирамбы, поэмы… В них оживала державинская помпа, вновь зазвучал в тонах и красках старой пиитики знакомый боевой клич, засверкали шлемы и кольчуги, загремели мечи и копья. Однако за искусственно-героической позой и звонким лирным бряцанием, за крикливой и вычурной патриотической риторикой, за мглистым фимиамом славословий, за всей этой условной поэтической бравадой можно усмотреть некоторые живые черты подлинных настроений русского общества того времени. Даже крайне приподнятый тон тогдашнего стихотворства может объясняться не только готовым литературным шаблоном; во всяком случае, он поддерживался и необыкновенностью переживавшихся событий: «Нельзя теперь о России ни писать ни даже говорить слогом обыкновенным, — говорит один современник („Письма из Москвы в Нижний Новгород“, ж. „С. Отечества“, 1813 г., № XXXV, стр. 92), — и как тому быть иначе? В событиях нашего отечества все чудесно: как-будто читаешь Ариоста». Невыношенная в свободнотворческом процессе, сделанная на скорую руку для данного момента, вся в злобе дня, поэзия 12-го года не зрительница, а участница событий, торопливо поспевающая за их стремительно развертывающимся ходом.
Сожжение знамен. (Коссак).
Ряд стихотворений идет за первыми же царскими приказами, повторяя их мысли и даже выражения:
«Мы чисты совестью, делами, Злодей лишь крыть ехидство мог; Будь презрен он! Монарх, ты с нами! На зачинающего Бог!»Как и шишковские манифесты, как журналистика того времени, лирика ставит себе задачу «вящшего ободрения мужественных, восстановления малодушных, изобличения бесстыдного хищника в лжах и злодействах его» («Сын Отеч.», 1813 г., X); она, по словам Жуковского:
«Вливает бодрость, славы жар, И месть, и жажду боя».А. С. Пушкин.
Она не зарисовывает нам отрицательных явлений тогдашней военной и гражданской жизни; лишь мельком касается охватившего многих отчаяния, когда
«Повсюду было здесь смятенье… Во всех российских городах Был зрим один всеобщий страх»123
Здесь, как и в других подобных случаях, при указании ч. I или III разумеется «Собрание стихотворений, относящихся к незабвенному 1812 г.», 2. М., 1814 г.
когда казалось, что и для России «час рабства, гибели приспел». Она не отметила нам ни малодушных и беззаботных, о которых рассказывают мемуары (Вигель, Добрынин и др.), ни тех раздоров и корыстных интриг, которые не смолкли даже в эту страшную годину. Лишь сатирик и скептик И. А. Крылов по поводу злостной внутренней неурядицы дал в своей басне «Раздел» следующее предостережение:
«ВНо сатира и скептицизм были не ко времени, и «хоть были некоторые, которые предвещали, что затеянная борьба не по рукам нам, но их было весьма мало, и зловещее их предсказание почитали трусостью» (кн. Волконский «Записки», 148). В ответ на призыв манифеста: «Да встретит он (враг) в каждом дворянине Пожарского» и т. д., — военная песнь с уверенностью восклицала:
«Не всяк ли тот из нас Пожарский, Кто духом, сердцем, чувством Росс?»Наша «брань — праведная», французский император «открыл первый войну», «с лукавством в сердце и лестью в устах несет он вечные (для России) цепи и оковы», так говорят правительственные манифесты, которым вторят и стихотворцы:
«Ужели нам, в войне сей правым, Под игом тягостным страдать?.. Что мы такое учинили, Почто идут войной на нас? Союз давно ли заключили? И вдруг пресекся мирный глас… Мы ль вторгнулись в его пределы, Смутили домы поселян? Мы ль отняли его уделы [124] ? Обманом ворвались во стан?»спрашивает автор (И. Ламанский) и обращается с молитвой к Богу «не попустить врагам лукавым над истиной торжествовать». Однако враг торжествовал, и шел прямо в грудь России, к самому ее сердцу…
124
Вероятно, намек на захват Наполеоном владений герцога Ольденбургского.
Поэзия становится сплошным боевым кличем, горячим призывом к делу, к жертвам кровью и благосостоянием, к единодушному отпору врагам: «Вы тем гордитесь, что славяне, но будьте славны делом вы!.. Сокровищницы отворите, всех состояний богачи!..» «К оружию, к защите, россы!» — «Отчаянью не предавайтесь, мужайтесь, росские сыны!»
«Иль мужество в груди остыло, И мстить железо позабыло? Скорей сомкнитесь в ратный строй! Зовет отечество: летите! И сколь ужасно покажите России нарушать покой»Враг не страшен, говорит отчасти в тоне ростопчинских афиш Астафьев в песне русским воинам:
«Посмотрите, подступает К вам соломенный народ, Бонапарте выпускает Разных наций хилый сброд. Не в одной они все вере, С принужденьем все идут; При чувствительной потере На него же нападут».Федор Глинка, сидя у полевых огней под Смоленском, пишет солдатскую песню, которая распевается в полках:
«Вспомним, братцы, россов славу, И пойдем врагов разить. Защитим свою державу; Лучше смерть — чем в рабстве жить!.. Мы вперед, вперед, ребята! С Богом, верой и штыком…»От гнетущих впечатлений настоящего мысль охотно уходит в прошлое, чтобы там, в славных воспоминаниях, черпать живые силы бодрости и надежды, поднимать национальное самочувствие; лихолетье смутного времени, Полтава — вот наиболее частые и близкие исторические аналогии: Наполеону грозит участь Карла XII, которого «гордость завела к Полтаве, и гордый с колесницы пал»; поэтому
«Умрем, как прежде умирали, С Донским, Пожарским злых карали, С Екатериной иль Петром… Греми отмщенья страшный гром»