Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том V
Шрифт:
Теперь поэзия заменяет призывные боевые клики панегириком в честь «героев севера», главным образом, Кутузова, Витгенштейна, Платова; она почти не обрисовывает их индивидуальности, а применяет к этим «сынам Беллоны» общий тип воинского героизма, как он сложился в старой поэзии XVIII века, — это тот же стиль, наиболее талантливое применение которого мы имеем в известных медальонах гр. Ф. Толстого на Отечественную войну; прославляется «Росс», тоже уже обобщенный и поставленный в классическую позу; «дворянский род», который «взгорел простерт к оружью длани» и за которым вслед «оратай», мещанин, купец, «спешат на поприще побед»… Но среди всех этих славословий одно имя обойдено самым упорным молчанием, это — Барклай-де-Толли; и даже впоследствии (1835 г.), когда Пушкин в стих. «Полководец» показал грядущим поколениям его «высокий лик», поэту пришлось оправдываться от обвинения в намерении оскорбить чувство народной гордости.
Во время заграничных походов центром поэтического внимания и энтузиазма становится
Такова задача царей, а вот обязанность народов:
«Народы! Власти покоряйтесь; Свободой ложной не прельщайтесь: Она призрак, страстей обман. Вы зрели Галлов заблужденье… В правленьях новое опасно, А безначалие ужасно!»127
Ср. в акте «Священного союза» та же мысль: «Три союзные государя почитают себя аки поставленными от Провидения. Самодержец народа христианского… не иной подлинно есть, как Тот, Кому собственно принадлежит держава».
К голосам Державина, Карамзина, Жуковского («Послание императору Александру I») вскоре присоединился звонкий и свежий голос Пушкина-лицеиста («Воспоминания в Царском Селе», «На возвращение государя императора из Парижа в 1815 г.»), и надо признать, что патриотический порыв, охвативший русское общество, едва ли не наиболее достойное выражение нашел себе в одах молодого поэта; примыкая в общем к господствовавшим тогда настроениям, в стихотворении «Наполеон на Эльбе» отдавши сполна дань стремлению риторическими стихами «казнить» Наполеона [128] , он вслед за Жуковским выдвигает освободительный характер борьбы, называя ее «свободы ярым боем» («На возвращение»), а позднее, в связи с известием о смерти Наполеона в 1821 г., именно Пушкин нашел самое поэтическое, и следовательно, самое гуманное слово, какое только было сказано в русской литературе о Наполеоне. Взамен проклятий, он зовет к примирению. «Он, — говорит Стоюнин, — хочет возвысить народный патриотизм не ненавистью и злобой, которым в свое время была причина, а прекрасным чувством освободителя народов»:
128
Не даром «Сын Отечества» еще в 1814 г. иронически рекомендовал такой жестокий способ казни Наполеона:
«На Эльбе виршами досмерти зачитайте, — Ручаюсь, с двух стихов у вас зачахнет он»…Мало того, когда снова все пало и «под ярем склонились все главы», когда «тихая неволя» «Священного союза», ограждаемая владыкой севера, воцарилась среди народов, Пушкин, как грозное напоминание о свободе [129] , вызывает из могилы тень Наполеона, и снова, как при Аустерлице, —
129
Ср. настроения либеральной молодежи 20-х гг., будущих декабристов, которым сочувствовал Пушкин, — напр., Каховский: «Судьба народов стала столь тягостной, что они пожалели время прошлое и благословляют память завоевателя Наполеона!» («Былое», 1906, I, 148) или Рылеев: «Твое (Н-а) могущество захватило все власти и пробудило народы… Ты пал, но самовластие с тобой не пало. Оно стало еще тягостнее,
И пусть здесь Пушкин переоценивал Наполеона, пусть впоследствии изменял этой точке зрения, во всяком случае «только он, — говоря словами Н. О. Лернера, — пытался так благородно осмыслить это поразительное историческое явление».
Н. Сидоров
Русский геркулес загнал французов в лес и давит как мух. (Подр. Теребеневу).
V. Отечественная война в русской народной поэзии
В. В. Каллаша
И почему не оставила никаких осязательных следов в нашей народной поэзии затяжная трагедия распада Киевской Руси? Почему жуткий катаклизм татарского нашествия почти не вызвал к жизни новых сюжетов, механически наслаивал только новые черты на старые впечатления и воспоминания? Почему погром Русско-японской войны отразился только полукомическими штрихами в пошлой «частушке»? Почему так скудны и жалки народно-песенные отголоски Отечественной войны?
Лубочная картина.
A priori во многих подобных случаях мы должны были бы ожидать яркой вспышки народного творчества, но действительность часто опровергает наши книжные построения и умствования. Есть, по-видимому, известная мера психической угнетенности, за пределами которой замирает или еле теплится творчество — для него ведь прежде всего нужна хотя бы минимальная внутренняя свобода; удельный вес крепнувшей веками эпической традиции и простор для создания нового всегда обратно пропорциональны; чем дальше и позднее, тем больше народное творчество развертывается «на старых стезях», насыщается «старыми словесы», и почти ко всему народному творчеству можно применить то, что еще в 1866 году было сказано акад. А. Н. Веселовским о народной легенде: «легенда всегда и везде служит выражением народно-исторического взгляда; вместе с ним она растет и забывается, чтобы снова воскреснуть в новом приложении: это на долгий обиход заготовленная форма, в которую вечно отливается народная мысль. Мы так и относимся к ней, и берем ее в расчет, хотя часто не в состоянии поверить ее фактами и не всегда понимаем ее цели».
Эти общие явления осложнялись у нас частным, специфическим, если можно так выразиться, моментом — быстрым разрушением класса певцов и поэтической техники — под напором крепостнического государства и новой, иноземной культуры. Опускаясь в крестьянскую крепостную массу и делаясь простонародной, общенародная поэзия мельчала и вырождалась, робко цеплялась за непосильную старую технику, топталась по когда-то проторенным, но начавшим уже все больше и больше зарастать тропам. Было бы несправедливо, может быть, говорить об убыли народной души, но сами факты ставят вопрос об очевидной убыли народного творчества… Его кривая решительно и неизменно понижается от эпохи Ивана Грозного к нашему времени: вспышка эпического творчества в XVI веке, все более ослабляющияся отражения Смуты и Новой Руси, мало художественные шаблоны солдатской песни, песенные выверты «трактирно-лакейской цивилизации», чудовищный часто «модернизм» «частушек» — все это этапы прогрессирующего вырождения…