Отель "Калифорния"
Шрифт:
Манекенщицы стали разглядывать обложку, а Настя подумала, что никакого восторга и радости не испытывает: «Ну и что? Журнал «Стерн» издается где-то в северной Германии каждую неделю с новой обложкой, ничего общего не имеющей с модой, скорее, с левым политическим уклоном. Если бы я хоть в Германия жила, и в момент выхода журнала ходила бы по улицам, и меня бы узнавали, вот ведь кайф в чем!» Денег Питер Насте уже не был должен. 80 долларов он ей заплатил за час съемок.
— Настия! В Нью-Йорке ты будешь на обложках «Вога» и «Базара» через месяц. Я знаю! Я уверена!
— Джоди, ты отпускаешь Настию в Нью-Йорк?.. Какая там дорогая жизнь. Невероятно! —
— Зато не надо беспокоиться, что поправишься! И потом, там все время пешком ходить придется. Не то что здесь. Я не помню, когда куда-то шла пешком в последний раз… в туалет! — и Джоди захихикала, передавая ключ от туалета одной из манекенщиц.
«Какая она дура все-таки!» — подумала Настя и попросила у Джоди чек.
— Настия, ты будешь на шоу у Мэрилин из «Арпеджио»? — Питер записывал телефон Осени.
— Конечно! Она там у нее звезда! Но эта Мэрилин делает меня больной! Надеюсь, у нее достанет денег, чтобы оплатить все эти репетиции и примерки. — Джоди отыскала чек для Насти, как раз за шоу для фирмы «Арпеджио», откуда ушла главный дизайнер Мэрилин.
— Она очень правильно сделала, что столько лет проработала в «Арпеджио»: всему научилась, завела связи, контакты. Нашла, видимо, финансистов, кто верит в ее артистические способности. — Из приличия Питер дал свои карточки двум другим моделям, без грудей из желе.
— Я желаю ей удачи, но каждый раз в даун-таунея схожу с ума. Целая улица рубашек. Или целая улица штанов! Где столько… задов найти на все эти штаны?! Тем более в Лос-Анджелесе никто не одевается. Зачем? Для супермаркета?
Настя перебила Джоди: «Я позвоню из другой комнаты, о'кей?» — и она ушла за перегородку.
Она набрала номер Дика. Отвечала запись. Настя хотела повесить трубку, но передумала: «Dear Richard! Richard no good!» [117] — потому что он должен был быть дома. После очередного ланчасо своей дочерью. В трубке что-то зашебуршало, и Настя услышала его голос.
117
«Дорогой Ричард! Ричард плохой!»
— Я дома, пусс.Не хотел подходить из-за этой суки.
— О, я не знала, что так зовут твою дочь.
— Ты знаешь зато, что я имею в виду. Ты едешь?
— А ты в настроении меня видеть?
— Еще как! Вместо нее я накажу тебя!
Ричард ходил вокруг дивана, на котором, забравшись с босыми ногами, сидела Настя.
— Она действительно беременна! Как идиотски она выглядит. Она икала весь ланч. —Ричард делал большие шаги, большие глаза — черная точка в бесцветном почти зрачке расширялась. — Она копия своей матери. И этот ее муж — не муж, мечтает, видите ли, поехать в Польшу. Сукин сын. Вот именно, в Польшу его, где есть нечего! — Ричард пил молоко. Делал большие глотки, заставляя себя пить молоко, чтобы не пить спиртное.
Его дочь с «не мужем» решили поехать пожить на родине ее матери, первой жены Ричарда.
— Я думала, что ты современный родитель, а ты — как все, как мои…
— Нет, я не как все. Я мог давным-давно уже не заботиться о ней, не оплачивать ее университет.
— Почему родители рассчитывают на автоматическую преданность
— Настья, ты все смешала. При чем здесь Америка?!
— Ни при чем. Или при том, что это волнует меня больше, чем твоя дочь.
— Ты можешь быть иногда очень nasty [118] ! — Ричард, впрочем, сам подумал, что слишком разбушевался.
Настя даже моложе его дочери! Хотя, может, поэтому? Будто продолжая ругаться с дочерью.
— Насти,Настаси, так говорили о теннисисте. И вот пожалуйста. Совсем недавно это был спорт избранных, теперь каждый родитель сует своего ребенка учиться играть в теннис. В надежде, что тот станет загребать миллионы. И ты не хочешь, чтобы твоя дочь рожала, ехала в Польшу, потому что надеешься, что она кем-то может здесь стать. Не как ее неудачливая мама. — Настя хотела добавить «и не как ты, Ричард», но удержалась.
118
Злой, противный.
Ричард провел обеими руками по волосам, закрыл глаза на секунду, потом взял Настю за руку и повел в спальню.
— На Филиппинах насилие употребляется как пытка. — Настя лежала на постели, поверх покрывала. С одной ноги свисали не снятые джинсы.
— Ты считаешь, что я тебя изнасиловал? Ха, ты не очень бы возражала. Все русские мазохисты! — Ричард потянул за штанину джинсов.
— О, без ярлыков, пожалуйста!
Дик потрепал Настю по голой ляжке: «Мягенькая, пусс!» Настя подумала, что все мужчины любят «мягенькое», и нет, наверное, такого, который, хвастая перед другом качествами новой подруги, говорил бы — ноги у нее волосатые, пятки, как наждачная бумага, прыщи на попе создают впечатление жабьей кожи, воняет от нее мочой и на верхней губе у нее бородавка с волосами… Настя аж взвизгнула от всего представленного.
— Ты все еще представляешь, что тебя… пытают? — Ричард принес бокал вина.
— Нет. Я просто подумала, что моя мягкость стоит пятнадцать долларов в месяц. Нежная щечка — двадцать долларов. Мой запах — сорок пять долларов на три недели, и так далее, и тому подобное. Вульгарно, да? Но мягко…
— Тебе нужны деньги?
— О, шит! Я просто так сказала! О, фак! — Ей было стыдно, она вообще терпеть не могла говорить о деньгах, о том, что у нее их нет.
— А я не просто! Лучше я дам тебе денег, чем этой девчонке. Сука! — Последнее слово в адрес дочери было сказано уже не так зло, как до постели.
«Он меня выеб, будто наказывая. Зло. Дочь-то свою он наказатьтак не может», — но ей понравилось. И чем больше она постанывала под ним детски кошачьим голоском, тем сильнее чувствовала его в себе, тем он сильнее становился в ней.
— Хэй, татарин! Я тебе купил твоего Хэма. Называется «Movable feast» по-английски. А не праздник там чей-то… — Ричард принес книгу, обернутую и перевязанную ленточкой.