Отель "Калифорния"
Шрифт:
Хлопчатобумажная «идиотка» прибежала с орешками, Герри и с очень толстой девочкой. У шторы тем временем было столпотворение, вспыхивали камеры, раздавались приветственные вопли.
— Вильямина со своей свитой пришла. Я советую тебе не показываться ей на глаза, дорогая Каттон. — Долли посмотрела на севшую на корточки Каттон, как на собачонку, и та, как собачка, закивала головой, положив руки-лапки на колени Долли.
Толстая девочка взяла Настин композитсо стола: «У тебя такое лицо яркое, что совсем мэйк-апане
— Mother-fucker! — чуть не вырвалось у Насти. Она ненавидела это слово. «О, ты такая софистикэйтед!Как ты можешь быть такой софистикэйтед?О, мы не можем вас взять в массовки, потому что вы будете выделяться своей софистикэйтед.» Извращенный, искушенный, лишенный наивности — такой перевод давался этому слову в словаре Романова, которым пользовались в школе на Ферфакс. С последним Настя еще могла согласиться — никаких наивных мечтаний о том, что вот, подбеги сейчас Настя к Вильямине, та охнет, ахнет и сделает ее звездой, у нее не было.
— Это ты на обложке пластинки «Карз»? Альбом вышел в кандидаты на приз Grammy, — толстая девочка забросила в рот горсть орешков.
Настя даже не знала, что пластинка уже вышла.
— А где ты видела?
— Вчера no TV. Обложку выбрали в лучшую года. Тебе, наверно, очень здорово заплатили?
Настя сказала, что да, конечно. На самом деле ей заплатили, как за обычную работу, за три часа, минус 20 % агенту — 192 доллара. Впрочем, она была вспомогательным элементом, а не исполнителем. Почему же тогда ее взяли для обложки, а не исполнителей?
Моделей прибавлялось. В основном это были обычные манекенщицы, не звезды, но работающие. Нескольких Настя узнала. Одна девочка снималась для рекламы аспирина, другая для mini pads [113] . Настя подумала, что не хотела бы быть узнаваемой по рекламе прокладок в трусы. «Да, мне нравится Грета Гарбо, а не Фара Фосет. Но и Гарбо сделали, как и Монро, — из рыжей Нормы Джин». Настя с трудом представляла себе это самое деланье. И уж то, что это может произойти в школе моделинг,за которую сумасшедшие родители платят, ей казалось совсем-абсурдным.
113
Женские гигиенические прокладки.
Настя пошла к бару. Там уже была очередь, и к стойке надо было пробиваться, орудуя локтями. Как раз перед Настей стояла маленькая тетка в кудрях и набирала орешки, оливки, шампанское. Настя слегка пихнула ее, поторапливая. Та обернулась, и обе замерли. Это была Муз Модерн. Ее злой взгляд сменился на испуганный, а потом будто кто-то потянул за ниточки, и рот ее расползся в улыбке.
— Настия! Какой сюрприз.
У Насти было чувство какой-то вины перед Муз. За то что она, Настя, тоже здесь. Муз стояла в окружении своих — мужа, Гейл, Анн и еще двух, лос-хамовского типа.
— Это так приятно, что ты здесь! Я хотела тебя пригласить, но оказалось, что у нас даже нет твоего телефона. Мы не знали, где ты живешь, — Муз была, как на шарнирчиках, на гаечках развинченных.
Слои тряпочек на ней подпрыгивали, дергались, и сама она вздрагивала худосочным своим тельцем. И Гейл, и Анн были в одежде из ее летней коллекции. Настя взглянула на них с презрением — «пригласить они меня хотели, как же!»
— Я живу в пансионе для женщин. А то что вы хотели меня пригласить — мне очень приятно. Но ничего, меня Альберт Ватсон пригласил.
При имени знаменитого фотографа тряпочки на Муз опять вздрогнули. Через плечо у Гейл висела маленькая сумочка-кошелек. Для пудреницы и губной помады. Или для сигарет с зажигалкой.
— О, Гейл, я оставила свои сигареты. Дай мне, пожалуйста.
Та ужасно смутилась и достала из сумочки пачку сигарет, а не пудреницу, как предполагала Муз. Тряпочки опять подпрыгнули на ней: «Вот куда тебе надо было одеть «маленькое черное платье», Настья!» Настя подумала, что последнее слово будет за ней.
— О, Муз! Девочки и без меня делают достаточно рекламы. До завтра, бай-бай! — И она, красиво повернувшись, взмахнула расчесанными волосами без тугих завитушек.
Помимо Долли и Каттон, у столика было уже много других моделей. На столике валялись надкусанные бутерброды, недоеденные дольки дынь. Стояли два ведерка с шампанским и толпились недопитые бокалы с отпечатками губной помады. Маслины перекатывались по полу под ногами. «Какой все это маразм! Многим из них косметику не на что купить. Не говоря уже о настоящем обеде!»
— Это тебя Франк снимал для «Нью-Йорк Таймс»? Он сделал огромные фотографии, я видела! — закричала девочка с ногами-спичками, которые она закинула на спинку дивана.
— Франк придет после часа, ты же знаешь; — это сказала другая девочка-дистрофик с большим ртом и бантом.
— Настия, я всем сказала, что ты из эЛ.Эй.! — Каттон, видимо, уже посетила туалет.
Она теперь не сидела на корточках, а просто валялась в ногах у Долли. Колготки на бедре были порваны, но она усиленно старалась задрать ногу.
«Лос-Анджелес — это далеко и скучно!» — крикнула спичконогая. «Двигай в Нью-Йорк!» — заорала бантасто-ротастая, Настя вспомнила свое удивление на одном из первых пати у фотографа в эЛ.Эй. Ей казалось, что все будто ломаются и играют пьяных. Здесь все это было увеличено в три раза. Как фотография, сделанная Оливье. Он снял ее по пояс, выходящей из бассейна, держащейся за перила. Это было простое, красивое фото. Он увеличил его и напечатал только лицо. Из обыкновенного вылезания из бассейна получилась трагедия. Ужас какой-то получился.