Отель на перекрестке радости и горечи
Шрифт:
— Квакеры, — объяснил Шелдон, кивком указав Генри на конторских служащих.
— Как парень с картинки на овсяных хлопьях?
— Вроде того. Они выступали против войны и все такое. А сейчас работают в лагерях учителями, медсестрами, секретарями — так я слышал. Почти все здешние белые — квакеры. Хотя здесь Айдахо, значит, есть и адвентисты. Невелика разница.
Генри покосился на белую женщину за письменным столом. Точь-в-точь девушка с рекламы полуфабрикатов — не красотка, но очень славная.
Девушка подняла голову
— Окабэ? Они здесь. У нас больше десятка семей с такой фамилией, но я, кажется, знаю, кого вы ищете.
Шелдон потрепал Генри по плечу.
— Идите в зал для гостей, — велела девушка. — Там вам объяснят, что где. Здесь все как в городе — улицы, кварталы. Обычно о приезде гостей предупреждают письмом или звонком, можно позвонить из главной конторы. Или посылают на участок курьера, и он вешает объявление напротив барака, где живет семья.
Генри напряженно слушал.
— Обычно приходится ждать день, а то и больше, — пояснила девушка. — Потому что все дети в школе, а взрослые на работе.
— Что у них за работа? — спросил Генри.
— Убирают сахарную свеклу или заняты на стройке. А для женщин хватает бумажной работы. — Она со вздохом вернулась к лежавшей перед ней стопке документов.
Генри заполнил анкету для встречи с Кейко, жившей в семнадцатом квартале. Желая устроить сюрприз, в графе «имя» Генри написал просто «гость». Курьер, пожилой японец, — будто бы в насмешку, хромой — взял анкету и заковылял прочь.
— Долго придется ждать, — вздохнул Генри.
Сидевший напротив него Шелдон кивнул, наблюдая за суетой вокруг. Генри посмотрел на него. Зажатый на жесткой скамье между стариком с коробкой на коленях и молодой парой с корзинами груш, тот отбивал пальцами ритм, явно тоскуя по своему саксофону.
— Спасибо, что поехал со мной, Шелдон.
Тот подался вперед, похлопал Генри по колену:
— А разве я мог не поехать? Надо — значит, надо. Твой отец знает, что ты здесь?
Генри покачал головой.
— Я сказал маме, что уезжаю на выходные. Она все поняла. Вряд ли обрадовалась, но возражать не стала и ни о чем не спрашивала. А мне больше ничего и не нужно, это самая лучшая помощь. Мама волнуется, конечно, но со мной ничего не случится. Я должен был поехать. Вдруг мы с Кейко больше не увидимся и я не смогу сказать то, что не сказал тогда, в «Гармонии»?
— Ты, Генри, главное, надейся. И жди. Надежда, она всегда есть. Так что жди.
Ждать пришлось шесть часов. Генри и Шелдон то сидели в зале для гостей, то выходили прогуляться во двор. Небо затянуло тучами, потемнело, хотя до вечера было далеко.
Генри в который раз взглянул на часы, потом на табличку: «Часы посещений до 17:30».
— Придется ехать в город. Наверное, Кейко еще не получила записку. Но завтра мы снова приедем.
На пересохшую землю упали крупные, тяжелые капли. И через минуту дождь уже
— Вон автобус для гостей! — крикнул Шелдон, чемодан он держал над головой на манер зонтика.
Торопясь за Шелдоном, Генри размышлял о том, чем занята сейчас Кейко. Возвращается из школы? Разношерстная у нее, наверное, компания: одни говорят только по-английски, другие — только по-японски. Генри представил комнатушку, в которой ютится семья Кейко, как они жмутся к печке с железной трубой, а дождь капает сквозь дырявую крышу в подставленные миски. Представил, как Кейко слушает пластинку Оскара Холдена. Думает ли она о нем? Вспоминает ли его так же часто, как он ее? Возможно ли это? Вряд ли. Ведь он думает о ней постоянно, он даже видит ее иногда, слышит ее голос. Тихий, чистый, без акцента. Вот и сейчас сквозь раскаты грома ему почудилось, будто Кейко зовет его по имени. Словно она рядом. Словно никуда не уезжала. До чего же ему всегда нравилось, как она произносит его имя!
— Генри!
С первого же дня их знакомства на школьной кухне.
— Генри!
И до того ужасного дня, когда он беспомощно смотрел, как она садится в поезд.
— Генри!
И наконец, когда она сказала «до свидания» сдержанно, с опаской, незнакомым, чужим голосом, — а он отпустил ее, желая остаться хорошим сыном.
Все это время он слышал ее голос.
— Генри!
Она была рядом. Стояла под дождем, по ту сторону колючей проволоки. Все в том же желтом платье и мокром сером свитере. Еще миг — и она уже неслась по лужам к разделявшей их ограде.
— Генри!
В руке она держала записку — мокрую, смятую.
Генри кинулся навстречу. Вытирая рукавом залитое дождем лицо, он потянулся к ней сквозь колючую проволоку, сжал тонкие пальцы.
Уткнувшись лбом в железные колючки, Генри смотрел на нее, не замечая холодных струй, проникающих под одежду.
— Как ты здесь очутился?
Кейко сморгнула капли, стекавшие в глаза с мокрых волос.
— Мне… мне уже тринадцать. — Генри не знал, что еще сказать. — Я сбежал. Приехал тебя повидать. Я уже взрослый, сам за себя в ответе, и мы с Шелдоном сели в автобус… мне нужно тебе сказать…
Кейко молчала.
— Прости меня…
— За что?
— За то, что не попрощался с тобой.
— Но ты попрощался…
— Плохо попрощался. Я испугался. Запутался. Я не знал, чего хочу. Не знал, как надо прощаться.
— И ты приехал, чтобы попрощаться? — удивилась Кейко.
— Нет! — крикнул Генри. — Нет!
Раздался треск рвущейся ткани, когда он попытался обнять Кейко, притянуть к себе, не чувствуя, как впиваются в кожу острые шипы ограды. Он чувствовал лишь тепло, исходящее от Кейко.