Отель «Пастис»
Шрифт:
Заглянув в сумку, Николь рассмеялась.
— Француз нашел бы для шампанского более изысканные выражения.
— Француз купил бы всего одну бутылку. Куда едем?
— Сначала ко мне домой, потом прогуляемся пешком.
Дом Николь был расположен выше всех в Брассьер-ле-Дёз-Эглиз и находился в самом конце тупика. Узкое трехэтажное старое каменное здание с деревянными ставнями, выкрашенными то ли в серый, то ли в выцветший зеленый цвет. Ступеньки вели к резной деревянной двери с молотком в форме сжимающей мяч кисти. На стене по-осеннему ярко горели красные листья старой дикой лозы.
— Чудесно, — восхитился Саймон. — Давно он у тебя?
— Лет
Саймон, пригнувшись, вошел внутрь. В дальнем конце длинной комнаты с низким потолком за стеклянной дверью виднелась небольшая веранда, а за ней голубели горы. Перед украшенным виноградными кистями вытесанным из камня камином расставлены чуть потертые кресла. На другой стороне стена выбита до высоты пояса, образуя стойку бара, сбоку от нее дверь на кухню. Всюду книги, книги и цветы. В воздухе легкий запах лаванды.
Николь достала шампанское и поставила в холодильник. Закрывая дверцу, взглянула на Саймона.
— Дважды в день?
— Обязательно — предписание доктора. — Он погладил каменную стойку бара. — Мне нравится твой дом. Очень не люблю показухи.
— Показухи? Что это такое?
Саймон вспомнил дом в Кенсингтоне, где он жил с Кэролайн.
— Ну, это когда каждый квадратный фут до отказа забит декоративными безделушками, когда в комнате столько всего, что люди кажутся лишними. У меня был такой дом, и я его ненавидел. Всегда садился не на ту подушечку, стряхивал пепел в антикварный фарфор. Будто, черт возьми, площадка для скачки с препятствиями. Места много, а жить негде.
Согласно кивнув, Николь засмеялась.
— Хорошо, что не любишь показуху. Пойдем, кое-что тебе покажу.
Они вышли из дома и направились к центру деревни. Солнце уже начинало склоняться к западу. Листья размером с ладонь устилали площадку перед кафе, где Саймон провел свою первую ночь в Брассьере. Он заметил, что из соседнего дома, спрятавшись за тюлевую занавеску, их разглядывает пожилая женщина.
Свернули с главной площади на улицу, и перед Саймоном предстал фасад старой жандармерии, по-прежнему без окон и дверей, по-прежнему заброшенной.
Николь тронула его за руку.
— Не догадываешься?
Они остановились, глядя сквозь пустое здание на Люберон, на обрамленные проемами в задней стене живописные картины.
— Подскажи.
— Ты говоришь, что хочешь изменить образ жизни, сменить работу, non?
Саймон кивнул, слегка улыбаясь при виде ее серьезного лица.
Она потянула его внутрь и, обходя кучи мусора, подвела к одному из оконных проемов.
— Смотри. Отсюда открывается самый великолепный вид во всем Провансе, а это… — она обвела рукой запыленное, похожее на пещеру помещение, — только представь, как это может выглядеть. Наверху спальни, а внизу ресторан.
— Ресторан?
— Разумеется, ресторан. Небольшой, но летом с террасой, человек на сорок, бар у бассейна…
— Николь.
— Oui?
— О чем ты говоришь?
Она рассмеялась.
— Неужели еще не догадался? Это твой отель. Идеальный. Небольшой, но очаровательный. Он у меня в голове — такой вид, да и столько уже сделано… — Она умолкла и, усевшись на край окна, взглянула на Саймона. — Voil`a. Словом, это тебе моя идея.
Он достал сигару, чувствуя себя на месте клиента, которому предложили рекламную кампанию, какую он совсем не ожидал. Разумеется, все это вздор. Он не имел ни малейшего представления
— Ты вдруг замолчал, Саймон.
— От удивления. Не каждый день мне предлагают маленький отель.
— Тебе видится, как бы это могло бы быть?
Николь, дрожа, слезла с подоконника. От холода, отвлекая от дела, под тонким свитером заломило в сосках.
— Могло бы быть и потеплее. Пойдем выпьем. Я угощаю.
— Уже угостил. Шампанское в доме. Предписание доктора.
С таким врачом, подумал Саймон, не страшно быть самым законченным ипохондриком.
— Николь, это захватывающая идея, — сказал он, морщась от собственных слов. — Черт побери, извини меня. Я выражаюсь точь-в-точь как мои клиенты. Просто мне надо подумать и поподробнее разобраться. Пошли к тебе, ты мне обо всем расскажешь.
Когда они дошли до дома, солнце уже село, оставив лишь розовую полоску зари. Николь разожгла камин и попросила Саймона поискать что-нибудь из лежащих среди книг на полке компакт-дисков — Тина Тёрнер рядом с Моцартом (ему бы понравилось, подумал Саймон), Куперен, Форе, Пиаф, Брамс, Монсеррат Кабалье, Джефф Бек. Поколебавшись между Паваротти и Шопеном, выбрал Кита Джарретта. Первые мягкие ноты Кельнского концерта сопровождались хлопком открываемой бутылки. В комнате было тепло, приятно пахло горящими дровами. Рутланд-гейт, казалось, была где-то далеко.
Николь подала ему бокал.
— Sant'e.
— За небольшие очаровательные отели.
Они уселись перед огнем, Саймон начал с самых тривиальных вопросов. Николь была основательно подготовлена — знала, сколько квадратных метров в каждом этаже, какая работа уже проделана, какую цену запрашивают. Как она уже ему говорила, первоначально предполагалось переделать здание жандармерии под жилой дом из нескольких небольших квартир. Электропроводка, канализация и водопровод в основном закончены. Бассейн выкопан и облицован. Стройка готова для les finitions — облицовки, застекления, настилки каменных полов, установки арматуры, освещения, разбивки территории — самой интересной части, следующей за отнимающими месяца и миллионы франков важными, но зачастую незаметными подготовительными работами.
— Разреши задать вопрос, на который нет ответа, — сказал Саймон. — Во что обойдется завершение работ?
Николь наклонилась, положив локти на колени, держа бокал обеими ладонями. Сосредоточенно наморщила нос. С зачесанными за уши волосами она выглядела лет на двадцать. Саймон почувствовал, что медленно скатывается от простого любования к чему-то более сложному.
— Во что обойдется рабочая сила, всегда можно подсчитать, — начала она. — Что касается остального, зависит от материала. Одно дело мрамор, другое — камень из местного карьера. По мне, лучше местный материал, очень чистый, не броский. Если взять его, да с приличной мебелью, парой-другой предметов антиквариата… — Она поглядела на потолок, и Саймон залюбовался линией ее шеи. — Самое большее семь — восемь миллионов франков.