Отель «Пастис»
Шрифт:
— Разумеется. Он покупает мне бриллианты и шелковое белье.
— А я привез копченого лосося, — сказал Саймон. — Устроит?
Они направились получать багаж. Саймон обнял ее за плечи. Ее бедро мягко прикоснулось к его ноге.
— Боюсь, что довольно много багажа, — заметил он. — Эрн оставил мне огромный список нужных вещей. Как он?
— Доволен. Крутится как заведенный. Готовит нам ужин. Я отвозила его в Ришеранш купить трюфелей.
По пути Николь доложила Саймону об успехах. Он увидит большие перемены: бассейн почти закончен, террасы расчищены, идет подготовка к вечеринке. Эрнест снял
— Как насчет Крауча?
Николь поморщилась, словно от неприятного запаха.
— Послала ему приглашение. Приходил в жандармерию, расспрашивал, но от Блана ничего не добился. Знаешь, он такой vaseux. Как это сказал Эрнест? Скользкий? Правильно?
— Возможно. Завтра узнаем. — Саймон положил руку ей на бедро и привлек к себе. — Мне тебя не хватало.
Они въехали на гору, и перед глазами Саймона предстала украшенная к празднику деревня. Обе церкви подсвечены прожекторами. Между двумя платанами натянута рамка из разноцветных огней с пожеланиями Joyeuses Fetes. [49] Мясник и булочник выставили в витринах бутылки шампанского, а на дверях кафе висело объявление, возвещавшее о грандиозной рождественской лотерее. Первым призом была объявлена микроволновая печь, второй приз — баранья ножка из Систерона, для остальных — многочисленные бутылки.
49
Счастливых праздников (фр.)
Саймон вышел из машины и посмотрел в огромное холодное небо. Глубоко вдохнул чуть пахнущий древесным дымком свежий воздух. Очень скоро это место станет его домом. Николь смотрела, как он оглядывается вокруг.
— Доволен?
— Чудесно. — Он облокотился о крышу машины. Сквозь поднимавшийся изо рта пар виднелись огни кафе. В открывшуюся дверь вырвался взрыв хохота. — Не могу представить себе другого места, особенно на Рождество. — Вздрогнув от холода, потянулся. — Ступай. Я занесу багаж.
В знакомом теперь доме было тепло и полно музыки. На этот раз Эрнест был увлечен Пуччини, и из комнаты лился чистый чарующий голос Миреллы Френи. Свалив чемоданы и сумки в прихожей, Саймон, вдыхая лесной аромат трюфелей, прошел на кухню поприветствовать Эрнеста, франтовато одетого в темно-синий свитер и слаксы. Эрнест тут же вручил ему стакан.
— Как дела, Эрн? Еще жив?
— Сплошной восторг, дорогой. Ну и пришлось же поработать в эти дни! Как ты? Не терпится узнать о вечеринке в конторе. Должно быть, как обычно, сплошное пьянство и всякие вольности. Надеюсь, кое-кто подмочил себе репутацию. — Он поднял стакан. — С возвращением!
Смеясь, они принялись обсуждать последние сплетни из агентства. Спустившаяся вниз Николь, стараясь поймать суть разговора, думала, не будет ли он грустить обо всем этом, погрузившись в тихую, замкнутую жизнь деревни.
— …и тут, — продолжал Саймон, — за Джорданом заехала жена, а он в это время уединился в зале совещаний с Валери из творческого отдела.
— Это такая длинная, толстозадая?
— Она самая. Ну, я устроил супругу у себя в кабинете, сунул
Эрнест театрально передернул плечами.
— Не продолжай, дорогой. Просто не могу представить себе такого гадкого зрелища.
Саймон обернулся к Николь.
— Извини… когда не знаешь людей, это не так интересно. Обещаю, больше никаких светских новостей из Лондона.
Николь казалась озадаченной.
— А почему они не пошли в гостиницу?
— А-а, — махнул рукой Саймон, — француз так бы и поступил, но на английских служебных вечеринках так уж принято — заниматься любовью за картотечными ящиками. Дешевле.
Николь сморщила носик.
— Никакого изящества.
— Думаю, тебе не часто доведется обвинять нас в изяществе. Но по части любви мы вполне на высоте. — Он нагнулся и поцеловал ее.
— Не портите себе аппетит, — вмешался Эрнест. — Сегодня у нас омлет с трюфелями и громадный кролик в горчичном соусе. Если не боитесь, что слишком много яиц, подумываю после сыра подать шоколадное суфле. — Он вопросительно посмотрел в их сторону. — Как у вас с холестерином?
За ужином они говорили об уже проделанной работе по отелю и обсуждали детали завтрашней вечеринки. Эрнест был в своей стихии, витийствуя о блюдах и цветах, которые доставят утром, уверяя, что вечеринка станет событием, разговоров о котором хватит в Брассьере на весь год.
— Меня беспокоит всего одна вещь, — сказал Саймон. — Тот самый журналист.
Эрнест удивленно поднял брови.
— Что о нем беспокоиться?
— В обычных условиях я не стал бы. Но довольно неподходящее время. Двадцать седьмого я встречаюсь в Лондоне с Зиглером и Джорданом, чтобы сообщить им о своих намерениях. Затем нужно поставить в известность клиентов. Они должны услышать от нас нашу версию. Если что-то просочится раньше, особенно в печать, придется долго и трудно объясняться. Тебе, Эрн, это хорошо известно. — Саймон, вздохнув, потянулся за сигарой. — У меня есть одна мыслишка, которая должна сработать, а ему явно не понравится.
— Выпустить кишки?
Саймон рассмеялся, повеселел. Ему уже приходилось иметь дело с журналистами. Разве Крауч не из того же теста?
— Можно сказать и так, Эрн.
Саймона разбудили льющиеся в окно спальни косые солнечные лучи. Простыни еще хранили тепло тела Николь. Из кухни доносились шипение кофеварки. Он протер глаза и посмотрел на беспорядочно брошенную прошлой ночью на спинку стула одежду. К мужчине не первой молодости возвращается юношеская страсть, подумал он. Совсем неплохо.
Почуяв запах кофе, сполз с постели, надел в ванной махровый халат и спустился вниз. Николь ждала, когда наполнится кофейник, одной рукой натягивая подол рубашки Саймона, чтобы прикрыть ягодицы.
— Доброе утро, мадам Бувье. У меня для вас сообщение.
Она улыбнулась ему через плечо.
— Oui?
— Вас просят в спальню.
Разлив кофе по кружкам, она подошла с ними к столу и, толкнув Саймона в кресло, села к нему на колени.
— Через пять минут будет Эрнест, — сказала она, целуя его. — С утра тебе придется много поработать.