Отель «Пастис»

Мейл Питер

— И схлопочешь пяток в тюряге, — скорчил рожу Жан. — На вашем месте я бы выращивал баклажаны. Какой смысл рисковать?

— А это как называется? — толкнул его Клод. — А?

— Дурак. Сделать карьеру.

— Башир, — обратился Жожо к молча сидевшему в уголке смуглому парню. — Как насчет тебя?

Широкая белозубая улыбка.

— Поеду домой и куплю молодую жену, — объяснил Башир. — Толстую молодую жену.

Час проходил за часом, они не раз возвращались к разговору о будущем, и Жожо понял, что ни у кого из них, даже у него самого, не было больших желаний. Немного денег под матрасом, более легкая жизнь, ничего фантастического. Главное — об этом так или иначе говорили все — ни от кого не зависеть. Хватит хозяев. Хватит указаний,

что тебе делать. Хватит, чтобы с тобой обращались как с вещью одноразового пользования. Независимость. И она лежала перед ними на столе.

Воскресное утро. Солнце только набирает силу, сгоняя туман с реки, а торговцы всякой всячиной уже расставляют свои лотки. Не выспавшиеся за короткую ночь зевающие официанты, мечтая о рекордных чаевых, расставляют на тротуарах столики, забирают у булочников бумажное мешки с батонами и рогаликами. Распространители лотерейных билетов располагаются в кафе, заказывая первые из полудюжины чашек смертельно крепкого кофе. Груженные пиццами, колбасами, сырами и рыбой, тупоносые фургоны пробираются по узким улицам к главной площади. Молодые цыганки с лимонами и головками чеснока, шипя и толкаясь, стараются занять выгодные места на перекрестках. Иль-сюр-Сорг помаленьку готовится к еще одному жаркому и удачному рыночному дню.

Первые туристы, страдающие бессонницей или охотники за дешевыми покупками, начали появляться сразу после восьми, небрежно разглядывая реликвии чужих домов — старые книги и картины, помутневшие от времени бокалы, столы и стулья с резными ножками и провисающими плетеными сиденьями, военные медали забытых войн, вазы и шляпы — отложения тысяч чердаков. Торговцы с другой стороны улицы — антиквары со своими предметами в стиле Людовика XV и Наполеона III, с их «модерном» и потемневшими помпезными картинами, пока еще не спеша завтракают. Их клиенты появятся позже, загородят проезд огромными машинами, пока будут рассчитываться в задней комнате пятисотфранковыми банкнотами.

Жожо потянулся и посмотрел на часы. Генерал сказал — в половине двенадцатого, когда уличные пробки станут плотнее цемента. Еще два часа. Он сел на пол, прислонившись к стене. Некоторые дремали, остальные уставились в потолок. Разговоры и шутки иссякли. Кончился адреналин. Всеми овладело состояние нетерпеливого ожидания. Грызли червячки сомнения. Все ли получится с дверью? Окажутся ли велосипеды на месте? Нет ничего хуже, чем ждать.

Генерал оставил попытки еще утром. Матильда отказалась вставать, ехать, как обычно, к сестре в Оранж, даже разговаривать. Лучше пересидеть в сарае, подальше от ее молчаливого укора. Он потрепал ее по плечу и, чувствуя, как она резко отстранилась, решил уехать не попрощавшись.

Несколько минут, дергая усы, сидел в машине. Услышав работающий мотор, она, должно быть, подумает, что теперь увидит его в тюремной комнате свиданий. Сверкающий на солнце белый гравий автостоянки слепил глаза, и Генерал подумал о столике в тени и очень холодном пиве. Матильда, как и раньше, не пропадет. Повернув ключ зажигания, он поглядел на часы. Теперь недолго.

Двум цыганятам ничто не светило. Обычно в базарный день удавалось стянуть сумочку или фотоаппарат, оставленные на столике кафе или на прилавке отвернувшимся на несколько секунд владельцем. Но сегодня туристы не выпускали из рук свои вещички. К тому же многие теперь носили на поясе эти большие сумки. Туг уж без ножа не обойтись. Зарабатывать на жизнь нечестным путем становится все труднее и труднее.

Цыганята брели позади банка, пробуя дверцы стоящих машин, когда увидели аккуратно расставленные вдоль ограды велосипеды. Такие дорогие велосипеды, да еще в хорошем состоянии, будет легко продать. Даже старый жулик в Кавайоне, который за бесценок брал у них фотоаппараты, не откажется от пары гоночных машин. Пацаны украдкой подошли поближе,

чтобы получше разглядеть толстую цепь и замок. Замок большой, но несложный. Отец научил их обращаться с замками. Чтобы не упустить счастливый случай, они побежали искать отца, торговавшего на другом конце рынка украденными ночью живыми курами. У него в кармане была маленькая штуковина, открывавшая все, что угодно.

— О’кей, — объявил Жожо, — пора.

На столе разложили семь кучек. До отказа набили большие глубокие карманы маек, распихали по шортам крупные купюры, так что на ногах внезапно вздулись богатырские мышцы. Фернан, в последний раз тщательно обтерев кувалду и другие инструменты, швырнул их в дыру на полу. Внизу раздался всплеск. Старую одежду прикрепили клейкой лентой к двери поверх зарядов, чтобы ее уничтожило взрывом.

На столе осталась лишь кучка поляроидных снимков. Фернан настоял устроить, как он выразился, exposition 'erotique [64] и остатками ленты прикрепил их на задней стене, поместив в центре фотографию Амброза Крауча в мятых черных носках. Будет непростительно, сказал Фернан, если пострадают такие фотографии, поскольку они явно представляют дорогие воспоминания. Отступил назад, восхищенно глядя на стену.

64

Эротическую выставку (фр.).

— Au revoir, mes belles. [65]

Оглядев комнату, Жожо снял через голову шнурок с ключом.

— Надеть шапочки. Не забудьте темные очки.

На часах 11.25. Почти пора.

Они сгрудились в углу, чувствуя, как, словно подуло холодным ветром, по телу пробежала нервная дрожь.

— Десять секунд, — объявил Фернан. — Не потеряйтесь по дороге.

Склонившиеся над замком цыганята услышали почти слившиеся в один три взрыва и в ужасе увидели, как вываливается дверь. Удирая, они были до того перепуганы, что не нашли ничего необычного в появившейся в проеме группе людей в шортах, темных очках и резиновых перчатках.

65

Прощайте, красавицы (фр.).

Жожо открыл замок и сорвал с упавшей цепи первый велосипед.

— Allez, allez, allez!

Лавируя между машинами, они побежали, ведя велосипеды: скрежет металла — педаль царапнула дверцу; ругательство — кто-то, в спешке плюхаясь в седло, прищемил яйца; наконец ноги на педалях и они, будто спринтеры, мчатся по узкой полоске, разделяющей неподвижные ряды попавших в пробку машин.

Все заняло не больше сорока пяти секунд, не больше, чем ушло у оторвавшегося от чтения «Экип» дежурного жандарма на то, чтобы осознать связь между сигналом тревоги и мигающим красным огоньком на щитке банковской системы.

Они с напарником, не переставая гудеть клаксоном, сидели в «рено», вклинившемся в скопище машин, которые были не в состоянии освободить им путь. А, черт! Выскочив из машины, жандарм, придерживая рукой кепи, с бьющей по заду кобурой побежал по забитому людьми тротуару к зданию «Кэсс д’Эпарнь». И зачем только он вызвался дежурить в воскресенье? Вот черт.

Заслышав вдали звук клаксона, велосипедисты пригнули головы к рулю и быстрее заработали ногами, сердца застучали как пулеметы — семь человек, охваченные страхом и неимоверно уставшие. Держись за передним, остерегайся камней на дороге, не думай о едущей сзади машине, не поднимай головы, не замедляй хода, соберись. Ради Бога, соберись. Они мчались по разрезающим виноградники и лавандовые плантации дорогам, оставляя за собой над плавящимся асфальтом громкий шорох шин.