Отель последней надежды
Шрифт:
В другой раз он приехал и обнаружил, что она лежит прямо на матрасе, без простыней и пододеяльников, прикрытая каким-то солдатским сукном, впоследствии оказавшимся одеялом.
— Рвет ее все время, — пожаловалась одышливая бабуся-соседка. — Спасения никакого нету! Мы уж просили заведующего, чтобы перевел ее от нас! Мы-то тоже люди, чего нам на эту какофонию смотреть!..
Сейчас свидетельница улыбалась, и лицо у нее было совершенно счастливым.
— Скажите, — спросил Максим Вавилов, вложив ввопрос всю язвительность,
— Вы образованный, — сказала она с уважением. — А почему вы вспомнили про Крысобоя?
— Потому что вы говорите, что здесь все отлично и все люди очень милые.
Она пожала плечами.
— Да ничего здесь нет отличного, — объяснила Катя серьезно, — это же понятно. Но они спасли мне жизнь, эти люди. Просто так, ни за что. Даже не за деньги. Взяли и спасли. Поэтому на все остальное можно не обращать внимания, понимаете? Конечно, они.., грубые и неприятные, но у них тяжелая работа. И именно они спасли мне жизнь.
Она подумала немного и добавила назидательно:
— Нужно уметь быть благодарным.
Максим пожал плечами.
Так всегда говорила его мать.
Нужно уметь быть благодарным. Наша жизнь в миллион раз лучше жизни среднего человека — мы здоровы, хорошо образованы, у нас есть дело и любимые люди. Это очень много, Максим, а ты все время недоволен — собой, отцом, работой, системой!.. Это не правильно. Нужно уметь быть благодарным!..
— Там тепло? — вдруг спросила Катя, перебив его мысли.
— Где? — не понял Максим Вавилов.
— На улице.
— Жарко, — ответил он. — С утра было двадцать семь. Такой жаркий август!..
— Я все никак не могу привыкнуть, что уже август, — сказала Катя. — Мне все кажется, что июль.
— Это потому, что вы в больнице столько времени провели, — заметил Максим Вавилов глубокомысленно.
— Да, слава богу, что выписывают, — согласилась она. — Мне и к бабушке надо, и вообще домой. Вот только экзамены я не сдала. Зря столько времени в Москве пробыла.
— Вам так зачтут, — пообещал Максим Вавилов. — Мы позвоним, и вам зачтут.
Она засмеялась странным смехом, как будто завсхлипывала.
— Да что вы! Конечно, не зачтут! Вы не знаете телевидения!
— Да вас чуть на тот свет не отправили!
— Ну и что? Это никому не интересно! Сдал — молодец. Не сдал — до следующего раза. И не видать мне повышения.
— Да вы господу молиться должны, что он вас из милости своей в живых оставил, — возмутился Максим Вавилов. — А вы все только про повышение!..
Катя Самгина посмотрела на него.
— Я молюсь, — сказала она просто. — Только в повышении тоже ничего плохого нет.
— Нет, — согласился Максим Вавилов и понял, что совершенно запутался.
Какая ему разница, будет у нее повышение
— А задержаться в Москве вы не можете? В интересах следствия?
Она пожала плечами. Застиранный халат пусто шевельнулся на ней.
— Да мне и жить негде. Хозяйка меня давно потеряла, наверное. Я ей даже за июль не заплатила! И где мои вещи, я не знаю. И денег у меня нет. Мне зарплату так и не дали.
— Значит, нужно поехать и получить зарплату, — раздраженно сказал Максим Вавилов.
— Я получу, — как бы оправдываясь, заверила Екатерина Самгина, питерская журналистка. — Только.., потом. Сейчас у меня сил нет. Как я на телевидение поеду в таком виде?! Мне теперь только водолазки носить, горло-то у меня.., и в эфир в таком виде нельзя. Мне заведующий отделением сказал, что, наверное, придется операцию делать на горле, только все это недешево, а у меня бабушка. Впрочем, должно быть, вам это не слишком интересно.
Он вздохнул.
Почему женщины такие дуры?! Почему ее интересует шрам на горле и совершенно не интересует, кто именно на нее покушался?!
— Екатерина Михайловна, — начал он серьезно. — Вы понимаете, что вам нельзя домой? Человек, который пытался вас убить, узнав, что вы живы, непременно попытается сделать это снова?! И если на вас не будет сюртука или бронежилета, он вас обязательно убьет.
— А куда мне можно, Максим?.. Не знаю, как ваше отчество.
— Петрович.
— Куда мне деваться, Максим Петрович? Если только в тюрьму вы меня посадите, чтобы на меня там никто не напал!
— В тюрьму не посажу. Прокурор санкцию не даст.
— Вот видите. Кругом проблемы. Даже в тюрьму не попасть!..
Она улыбнулась, и он улыбнулся тоже, и со страхом, скрутившим сердце, вдруг подумал, что она — не крокодил.
Она человек.
У нее бабушка, Питер, порванное горло и невыданная зарплата.
Она — человек!..
И что теперь ему делать?..
— Так, — сказал он и посмотрел на ее профиль, очерченный солнцем, падавшим из окна, до половины закрашенного краской. — Но если я придумаю, куда вас деть, вы сможете еще на недельку задержаться в Москве?
Она глянула на него.
— Вы шутите?
— Нет. Я должен найти человека, который на вас напал, и понять, как он связан с трупом. Да мы, черт возьми, так и не установили, кто такой этот труп! Примет нет, и заявлений о пропаже людей никаких не поступало!..
Катя пожала плечами:
— Я не знаю. Мне бы бабушке позвонить… Она уже очень пожилая, и не все помнит, но я должна. И Нине Ивановне, это сиделка, она каждый день к ней приходит. Она мне, наверное, сто раз звонила, но я не знаю, где мой телефон.