Отель последней надежды
Шрифт:
— Я?! Не-е, я не хочу, что вы!
— Значит, подъедешь и подпишешь, понял уже теперь?
— Я.., понял, да.
— Ну, ты сообразительный, Василий Игнатьевич, — похвалил его Максим Вавилов. — Будущий финансист, как-никак!
— И чтоб без глупостей, — солидно добавил Вова Бобров.
На Сиреневом бульваре старший оперуполномоченный купил у толстой тетки два яблока, старательно обтер их о джинсы и одно отдал лейтенанту, а от второго откусил сам.
— Слушай, Борь… — Он посмотрел на часы, а потом на подчиненного. — Странная штука выходит. Ведь тот, который свидетельницу
— Ну да, — согласился Вова, жуя яблоко.
— А пришел как?
— В смысле, шеф?..
— Ну, Василий никого не видел. Самгина тоже никого не видела. Почему он решил задушить Самгину, а не Василия?
Вова пожал плечами:
— По-всякому выходит, что она видела что-то, чего Василий не видел!
— Вот-вот, — подтвердил лейтенант. — Видела, а нам не говорит!
— Да нет, подожди ты! Не складывается ничего, разве ты не чувствуешь? Труп везли, чтобы где-то выбросить, так? Так. Впереди замаячили гаишники, и его выбросили у первого попавшегося подъезда, подальше от фонаря, так? Так. Свидетельница труп нашла, и ее тут же попытались прикончить, так? Так. Выходит, убийца видел, как она труп нашла. Значит, он наблюдал, что ли?! Зачем?! Вывалил труп, да и поехал быстрее, тем более его гаишники смущали! Он же не собирался труп у подъезда оставлять, а пришлось! Значит, он нервничал, но все равно остался. Зачем?
Лейтенант пожал плечами.
— Я не знаю, шеф. Чепуха какая-то.
— Вот именно чепуха, Вова! И способ убийства странный, и что он по крышам уходил, странно. — Максим доел яблоко, потом подумал и доел заодно огрызок. — Он что, террорист, что ли?! Это они все больше по крышам! Нормальные честные фраера по крышам не лазают, они не кошки!.. И личность трупа мы не установили!
— Свидетельницу надо дожимать, шеф! Думаю, все дело в ней! И мотоциклист сказал, что она его с мотоцикла свалила! Как она могла его свалить, она же вроде субтильная! Значит, приемчики знает!
Максим пошел к в машине, и Вова, громко чавкая, потащился за ним. Они уселись, включили кондиционер и некоторое время посидели, подставив потные лица холодной струе, лившейся из решетки.
— Зачем она ему сдалась, — задумчиво спросил Максим Вавилов самого себя. — Что такое она могла знать или видеть, зачем ее понадобилось убивать, да еще так срочно?..
— Дожимать, дожимать надо, шеф!
— Надо в Питер лететь, — решил оперуполномоченный. — Командировку выбивать долго, да и не дадут, я сам, быстренько. Прикроешь меня, Вова?..
А на следующий день Надежда нашла пистолет.
Как в кино.
Вышло так, что Пейсахович, вызвавшийся замещать толстого швейцара, предложил это не просто так, а с умыслом. Ночь он отдежурил, то есть мирно проспал в швейцарской, а утром подступил к Надежде.
Та была сердитая, невыспавшаяся, потому что моталась в Парголово, к бабушке Кати Самгиной. Бабушка уже несколько лет была не в себе, и Надежда очень ее жалела, как бы в память о собственной бабушке, которую сильно любила и ухаживала за ней до последнего дня. Днем с Катиной бабушкой была сиделка, а ночью оставалась сама Катерина, и Надежда даже
Как ни странно, ничего особенно ужасного не происходило. Нина Ивановна, сиделка, была женщиной не слишком любезной, но честной и исполнительной. Надежда застала и бабушку, и Нину Ивановну в полном порядке, чистоте и покое.
— Насилу хоть кто-то явился! — с ходу начала Нина Ивановна. — Раз денег заплатили, так можно и носа не показывать, что ли?! Звоню, звоню Катерине, а она даже трубку не берет!
— Она в больницу попала, Нина Ивановна! — заступилась Надежда. — В Москве. Позвонить не могла.
— Сзят, свят, свят, дай бог здоровья! Что такое с девочкой?!
— Вроде все уже нормально! Я вам денег привезла, вот тут продукты, и вы скажите, что из лекарств нужно купить, я завтра всю куплю!
— Деньги еще есть, три тысячи из тех, что были дадены перед тем, как Катерина в столицу укатила, и все расходы, вон, в тетради! Лекарства вроде тоже пока все при нас. А вот если б меня отпустили пораньше, за то была бы вам большая благодарность!
И Надежда сиделку отпустила. Бабушка была в хорошем состоянии, хоть Надежду и не признала, называла почему-то Тамарой. Но они дружно напились чаю, потом долго играли в дурака, и бабушка все время выигрывала, а потом долго укладывались спать. Ночевать было не обязательно, но Надежда решила, что лучше остаться.
Она почти не спала, все прислушивалась к старухе, ее вздохам и храпу, и еле дождалась утра и Нины Ивановны. И в «Англию» примчалась с опозданием, всклокоченная и невыспавшаяся.
Да еще Пейсахович пристал как банный лист.
Она проверяла листы регистрации, телефон у нее непрерывно звонил, думала она о Кате Самгиной и о том, что могло с ней случиться в Москве, когда в дверь просунулась хитрая физиономия Пейсаховича.
— Я сильно извиняюсь, — сказала физиономия, — но нет ли здесь самой наилучшей начальницы службы портье за последние сто пятьдесят лет?
— Вам чего? — грубо спросила Надежда.
— Да она же здесь! — воскликнул Пейсахович, словно внезапно увидев Надежду, и протиснулся в дверь еще немного. — Я сильно рад ее видеть!
— У меня завал, видите, Сема?
Почему-то Пейсаховича в отеле всегда звали Семой, и никогда по отчеству.
— Я вижу ваш завал, моя девочка, только я не понимаю, при чем тут завал, когда я вас вовсе о нем не спрашиваю.
Надежда продолжала внимательно просматривать листы регистрации.
— Кофе только растворимый.
— Ах, боже ж мой, при чем тут кофе?
Так как она не ответила, Пейсахович вдвинулся еще поглубже и проговорил интимно:
— При чем тут кофе, когда я пришел поговорить вовсе за шины!
Надежда подняла на него глаза, заложив палец в ту карточку, которую еще не успела просмотреть.
— Сема, я вас не понимаю.
— Натурально вы не понимаете, моя девочка! — воскликнул Пейсахович с жаром.
Он вошел совсем, сел на шаткий стульчик, который стоял напротив ее стола будто для приема неких посетителей, которых никогда не было, и, перегнувшись к ней через стол, шепнул доверительно: