Откровение Блаженного
Шрифт:
Как-то там, на огороде, нас прихватил ливень. Мы забежали под ветлу. И, прижавшись друг к другу, стояли ждали… Разведрело. Поехали. То по травянистой обочине, то по раскисшей дороге. Запыхавшись, потные, красные, мы выскочили на асфальт. Я похвалил Алешу за «успешный побег» и шутливо пообещал присудить ему третий разряд. На что он улыбнулся.
Нередко мы беседовали с ним, удобно усевшись на диване в зале. Он умел слушать с какой-то легкой, уважительной улыбкой. В конце разговора он излагал свои достаточно умные суждения,
Я кивал на скульптуры:
– Когда отойду в мир иной, то они будут напоминать тебе об отце.
– Папа, ты еще долго проживешь.
Алеша любил уют. Включал телевизор. Садился в кресло. С мороженым или орешками. К нему на колени умащивался кот – желанный дружок!
На дискотеку не ходил. Стеснялся. Как и я в юности. С друзьями у большого моста допоздна гонял в футбол. Потом они все во дворе сидели на скамейке. Через открытую форточку я слышал веселые голоса.
Поучать, давать ему советы было приятно: знаешь, что пойдут впрок! …Мы еще ходили по-над Волгой. Алеша спросил про кота Сеню:
– Все такой же игручий?
Я показал в царапинах ладони. Он вновь осветился своей сдержанной, но такой милой, любящей улыбкой.
– Алеша, на будущее лето поедешь со мной в Прихоперье, на мою малую родину, за чабрецом?
Я ожидал – откажется (пацанчиком возил его туда, ему не понравилось: дворы хутора в бурьяне, жара, искупаться негде – речку осушило, только болотистые плесы). Но ошибся. Он своим мягким баском молвил:
– Поеду, папа.
Дабы отца уважить? Или поменялся угол зрения? Но теперь уже не узнать…
Находиться рядом с Алешей было уютно и радостно всегда. Вот он только что научился ходить… Если я за письменным столом, то он понимал, что папа занят и по пустякам не досаждал. На ковре расставлял на «боевых позициях» солдатиков, самолетики, танчики и играл в «войнушку». Проголодается – я кормил его. Потом он сам забирался в кроватку, ложился, закрывал глазки. Просыпался улыбчивым. И первым делом крепко обнимал меня, а я целовал его в пушистый затылок.
Пошли с ним за молоком к бабушке Насте. Пришли. Хозяйка: – А я еще не подоила корову… Я поставил банку на веранде.
– Попозже зайдем.
Пока гуляли, Алеша плаксиво заглядывал мне в глаза:
– Баночку забыли!..
Возвращались домой. Постояли у церкви. Мужики красили купол.
– Там Боженька! – указывал он пальчиком вверх.
Как-то после обеда он стал рассматривать мои скульптуры. Спрашивал, как они называются. До них не дотрагивался. Лет десять назад к нам в гости приехал из Подмосковья брат моей жены со своим семейством. Два его малолетних сына такой хаос устроили! «Деревяшки» повсюду раскидали! Даже в унитазе плавали…
Часто ходили с ним в лес. Тут он внимательно разглядывал муравьев, бабочек, гусениц, указывал на цветы:
– Папа, не наступай на них, а то им больно будет.
Осенью собирали грибы. Он умел их находить. Радовался:
И многое другое перенимал у меня. Например, в «глубокой» задумчивости постоять у книжной полки; зачесывать волосы на левую сторону («как у папы!»); не есть много мяса; ходить быстрым шагом, с перебежками.
Когда подрос, с друзьями ходил на соседнее озеро кататься на льду. Как-то пришел домой мокрый по пояс: в полынью угодил! Я не строго упрекнул:
– А другие ребята сухие!
Он молча утер рукавом мокрый нос.
В «штрафные» дни я отпускал его во двор. Он лепил снеговика. А я смотрел на него в окно.
Лена часто рассказывала ему сказки, которые сочиняла тут же, экспромтом. Она же для него рисовала на склеенных узких бумажных полосках увлекательные мультики. Ему очень нравилось.
Он уже научился сидеть. Однажды я зазевался. Он каким-то образом перевалился через перегородку кроватки. И шмякнулся животом на палас. В другой раз ерзал на пружинах дивана. Переусердствовал. И его выбросило на пол. В первом и во втором случаях Алеша не плакал от боли.
Позже хулиганистый соседский пацан из самодельного лука попал стрелой Алеше в веко, перебил слезный канал. Долго текла слеза.
Помню, он забрался по противопожарной отвесной лестнице на крышу двухэтажного дома. Я увидел. Стараясь скрыть волнение, попросил: «Осторожно слезай вниз». Он стал спускаться.
Гуляли с ним в Волгограде на Аллее Героев. Он побежал вниз по каменным ступенькам. И так быстро, что вскоре оказался на краю бетонного причала…
Бог спасал его и в другие разы. Я шел с ним по улице. Совершенно безлюдной. Вдруг перед нами вырос здоровенный мужик. Под глазом – фонарь. Явно кто-то «повесил» ему совсем недавно. Еще злость не унялась и теперь хотелось на ком-то сорвать ее. Тупо уставился на нас полупьяным оком: «Аль убить вас!» Алеша потянул меня за руку: «Пошли домой».
Спровадил я его к одной бабушке на дневное житье. Приду за ним. Хозяйка вздыхает:
– Сядет у окна и ждет своего папу!
Да и мне без него было не по себе. Вновь стали с ним домоседовать вместе. Перед школой Алеша полгода находился в детсадике. Вспоминается… Бросив игрушечный грузовик, он проворно переваливается через борт песочницы и, косолапя, раскинув для объятия руки, бежит ко мне:
– Папа! Мой папа пришел!
Подхватываю его:
– Соскучился, сынок?
Вместо ответа малыш еще крепче обхватывает меня за шею, прижимается, пытаясь поцеловать в щеку. «Родной ты мой…» Уже далеко отошли. А я все держу сынка. И никак не убавляется в груди волнение, доброе, исцеляющее. «Как хорошо, что он есть! – думаю я. – Разве можно что-то на свете сравнить с ним – бесценным сокровищем, с самым великим чудом на земле!»