Откровение Блаженного
Шрифт:
Незнакомая девушка… плачет… Кто она? Вместе училась с Алешей? Вижу, как в ее руке вздрагивает букет. И алые лепестки падают на бугорок. Падают и – бледнеют.
Явно девичья рука положила на могилку цветок. Желтый. Цвет разлуки. В данном случае – вечной.
Впорхнуть бы к нему ласточкой!
В сновидениях улыбается мне – подбадривает!
Я полол картошку. Сорной травы – тьма! Вдобавок – жарынь! Вскоре стал уставать. Мотыга потяжелела.
Голубень пролесков. Движется сияние… Я окликнул. Свет брызнул и рассеялся. Никого. Одни прохладные деревья.
Тишина… если даже гром, буря. Она не отхлынет, не вспугнется, не поколеблется. Не могу до конца осмыслить. Но знаю: для меня… навечно… Она влилась, срослась с моей плотью, с моей жизнью. В ней – дыхание моего сына?
Блуждаю… Ищу… Где ты? По какой стежке или бездорожью мне идти? У кого спросить? Нас разделяет пространство? Или – всего один шаг? Может, ты стал ветерком? Облачком? Или – нежным утренним эхом? Ласковый свет неба коснулся лица и рук: я ощутил его близкое присутствие.
19 мая. По дороге на погост я нарвал полевых цветов. Само по себе получилось: весь букет небесно-голубой. Как глаза Алеши.
Нежная прозрачность. Покой. Я положил на могилу цветы: «С восемнадцатилетием тебя…»
Пришел домой. Обнаружил в пакете оставшийся цветок. Рассудил: «Это от Алеши».
Вершинная цветущая ветка Алешиной калины тянется, тянется к окну… Соскучился по родным?
Он прожил на земле самую счастливую часть жизни.
Высокие лучи солнца и струи дождя соединяют меня с ним.
Роса. Звезды. Бог. И – Великая Вера: Душа – вечна!
Земля – приют. Земля – мать. Она нежно обнимает своих детей. И никогда с ними не разлучается. …Упаду ниц на бугорок. Из отверстой груди, из сердца радостным ручьем изольется кровь, пройдет, пропитается сквозь пласты глины и песка… омоет животворным теплом его тело…
Жду… Войдет в дом Человек. Со светлым, воодушевленным взором. С затаенным дыханием шагну к нему вожделенно.
– Сын твой жив… – молвит Он… глазами Иисуса.
Я сегодня – на земле, он – на небесах. Я дольше прожил – здесь, он – там. И едина уготована нам Вечность. Где мы сольемся. И звездою Новой воссияем над Миром Всевидящего Творца.
Годовщина
Моя глубокая, незаживающая рана… Из нее – капли крови: то – чаще, то – реже, то – громче, то – глуше. Их не остановить. Не погасить. Так и будут источаться, вспыхивать, обжигать. Пока сердце бьется и, обессилев, не оцепенеет в объятиях бездыханности.
Несчастье стало неотъемлемой, привычной особенностью моей жизни. Забудусь, отвлекусь… Но гнет тоски продолжает давить, сжимает в тисках сердце.
Страха не испытываю ни перед кем и ни перед чем.
Синь моих глаз поразмылась, в них – сутёмки. В горле – клекот слез.
Уподобиться бы животному!
Все, что было
Мне желают долгих лет жизни. «Долгих лет» мучений?
«Его ночные блуждания… Я боюсь! Господь, сжалься над ним… выведи к Солнцу», – молится за меня жена.
Сон – это «бесчувственное» бытие – как спасение. Но вот у меня бессонница: от невроза зуд во всем теле. Доканает?
Раньше меня врачевала природа. Теперь я от нее отдален. Оторван. Отчужден. Минули зима, весна, лето… А я их не ощутил, не заметил, не запомнил. Иней, гром, солнечные зайчики, алые ягоды, глоток ключевой воды… Все далеко, неправдоподобно. …Плачет земля по моей смертельно раненной душе. Она, брошенным камнем в безвоздушное пространство, торкается, блуждает, колесит и не находит пристанища.
…Вот-вот и мое сердце остановится: его толчки все слабее, все приглушеннее. И так непредсказуемо оно ведет себя в любое время дня и ночи. Дома. И на улице. Трепыхаясь в груди подранком.
Жалость людская на чужую боль – скоротечна: вот она уже и поостыла, поразвеялась. У одних – свои душевные раны саднят, кровоточат. Другим, кого еще колотушка судьбины в судный час не пришибла, невдомек.
Ощущаю на себе со стороны взоры любопытства, ожидания: что дальше подеется со мной? Не выдержу и сломаюсь? Почернею, как головешка? Залезу в петлю? Сколько тогда будет оживленных разговоров, нескучных пересудов! Ничего не поделаешь: так уж заведено среди людей. Аль еще сознание биологически не достигло соответствующего совершенства и гармонии, а пребывает в зародышевом состоянии? А может, уже обмельчало, оскудело, бездумно-рвачески поистратилось и обреченно «зашкалилось» на исходной, трагической черте?
Тает Свет.
Зыблется Тьма.
И – тайное между ними.
– Господь-милостивец испытание тебе послал, – втолковывает мне человек с окладистой бородой. До этого, постно поджимая губы, он изрек, что моего сына на небеса Бог забрал к себе в служители. «Забрал…» А Он подумал о живущих родных: что с ними станется?
Новоявленный «веропослушник» понуждает меня сходить в церковь и причаститься:
– Вот я в свое время исповедовался: имена тридцати женщин, с которыми я изменял жене, назвал.
– А мне какой резон? Рок свершился…
– Бог в райские кущи тебе врата откроет.
– Я согласился бы вечно кипеть в аду за полную земную (пусть в чем-то и грешную) жизнь Алеши.
Поп отпевал моего сына. Он так торопился, что то и дело сбивался, не договаривал слова, бормотал невнятное, беспорядочно размахивая дымящимся кадилом. Нет, он не священнодействовал, а в прямом смысле, зарабатывал: сейчас – здесь, через полчаса – в другом месте.