Откровение преподобного Жерара
Шрифт:
— И как я себя вёл? — дрожа от страха, пролепетал Ян.
— Если тебя заботит вопрос поведения, то с чистым сердцем могу успокоить: ты никого не кусал, — профессор слабо улыбнулся.
— Уф! Что ж я тогда делал?
— Перво-наперво ты совершенно перестал понимать речь и узнавать кого бы то ни было. Даже на родителей ты лишь молча смотрел с блаженной улыбкой. Потом начал что-то беспрерывно бормотать. Причём исключительно на каком-то странном диалекте французского. Более того! Ты то и дело переходил на латынь.
— Да? — только и смог
В его голове никак не желал складываться пазл, в котором Анатоль вдруг позабыл родную речь и заговорил на языке Вольтера, да ещё и вместо брызжущей ненависти начал дарить незнакомцам блаженные улыбки. Здесь явно было что-то не так.
— Поскольку это случилось сразу после подключения диагностера, то грешили в первую очередь на него. Тем более что в ту злополучную ночь сеть суперкомпьютера была взломана. Увы, но тамошние спецы выказали полнейшую некомпетентность. Я даже не хочу повторять ту галиматью, что несло их руководство.
— Что-то не похоже, что вы винили в этом только их, — неожиданно для самого себя вслух проговорил Ян.
Старик вздрогнул, судорожно сжал кулаки и срывающимся голосом выкрикнул:
— Да! Я во всём виноват!
— Что? — от удивления паренёк даже приподнял голову.
— Именно! Это я втайне ото всех пытался активизировать твою нервную систему. Я слишком часто действовал на свой страх и риск. Вот и доигрался.
— Что вы такое говорите? — пробормотал перепуганный мальчуган.
— Правду. Горькую правду, мой мальчик, — старик был погребально печален и говорил глухим совершенно неестественным голосом, — Я слишком много о себе возомнил. Не знаю, простишь ли ты меня, но хочу тебе сказать, что я дал себе зарок.
— Зарок? — не понял Ян.
— Иначе говоря, поклялся. Я поклялся, что покончу с собой, если не смогу тебя вернуть. Как ты понимаешь, мне было уже наплевать на потерю репутации, увольнение и на все прочие угрозы. Я лишь хотел избежать проклятия твоей матери. О нет! Я боялся вовсе не за себя. Я боялся за неё. Больше всего мне не хотелось губить её душу…
***
После разговора с профессором Ян долго не мог прийти в себя. И загадка смены поведения Анатоля как-то сама собой выпала из списка проблем. Молодой человек ожидал, что родителями будет тяжело воспринята его метаморфоза. Но он даже не задумывался, как будет переживать ни в чём не повинный учёный. “Чертов Анатоль опять едва не поломал множество жизней! Ему даже не пришлось ничего для этого предпринимать. Просто лежал и строил блаженную улыбку, глядя как вокруг люди сходят с ума! Мразь! Надеюсь, тебя выпотрошат на психокоррекции полностью!”
Значительно позднее, когда Ян успокоился и поразмыслил, он пришёл к пониманию простой истины о непродуктивности гнева, сжигающего жизненную энергию. “Что толку злиться на психически больного Анатоля? Да и на здорового? Он уже находится в другом времени, и им занимаются куда более квалифицированные спецы. Но всё же его действия нужно постараться хоть как-то исправить…” И Ян решил завтра
Но первым же делом после пробуждения он позвонил маме. Всегда испытывавший раздражение от долгих материнских разговоров, сейчас Ян слушал её причитания словно музыку. Он совершенно не замечал таких мелочей, как полное бессилие руки, неведомым образом ещё державшей телефон. Не чувствовал он и промокшего от пота уха, не обращал внимания на сбегавшие по щекам слёзы…
Когда не верящая в своё счастье мать наконец положила трубку, Ян уже и думать забыл, что планировал говорить с профессором. Но приход измождённого Бориса Петровича враз пробудил все давешние замыслы.
— Здравствуйте, профессор!
— Привет, Ян! Как себя чувствуешь?
— Очень хочется сказать, что превосходно. Но врать не буду. Потому скажу, что нормально.
— Это уже неплохо!
— Согласен.
Старик подошёл к блоку диагностера, задумчиво постучал по экрану и в очередной раз проверил какие-то показания. Ян набрал полную грудь воздуха и начал:
— Борис Петрович, мне нужно с вами поговорить.
— Да? — старика удивила не столько просьба, сколько тон, с которым она была высказана, — Слушаю тебя.
— Вы не должны винить себя в том, что случилось со мной.
— Э… О чём ты? — врач старался не смотреть Яну в глаза.
— О том, что вы вините себя, что я полгода был полоумным. Это не ваша вина.
— Чья же тогда? — неожиданно горько прохрипел старик.
— Ничья! Это случайность. Я сюда, точно так же попал. По совершенной случайности. Мы же с вами говорили об этом. Помните?
— Отлично это помню. Как и то, что самолично производил недопустимые манипуляции с оборудованием, которое влияет на твою нервную систему. Поэтому давай прекратим этот разговор. Хорошо?
— Нет! — Ян заявил это столь резко, что старик перепугано попятился.
— Нет? Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что разрешаю вам проделывать любые манипуляции и воздействия на моё тело. Если хотите, могу сделать для вас письменное согласие.
— Но почему? — сбитый с толку профессор стоял, прижавшись к стене.
— Потому что хуже мне вряд ли уже будет. А вот с вашими экспериментами может хоть что-то выгореть. Согласны?
***
Над последними словами Ян размышлял очень долго. Понять, что побудило его столь резко распорядиться собственной жизнью вгоняло в недоумение. Ведь он собирался лишь попытаться снять груз с души ни в чём не повинного старика. Но чем больше молодой человек размышлял, тем яснее понимал правильность сказанного. Жить в этом убогом столетии не было никакого желания. И вовсе не техническая отсталость или примитивизм виртуального пространства был тому виной. Ян ощущал гложущую тоску по невероятно тактичному общению, по тому, как ценится человеческая жизнь и уважается личность. Да, контактировал он всего с несколькими людьми, но даже по столь мизерной выборке можно было очень и очень многое понять.