Откровения молодого романиста
Шрифт:
И так далее, еще двадцать шесть строк.
Бессоюзие (асиндетон) — это риторическая стратегия, при которой перечисляемые элементы не связаны союзами. Отличным ее примером является начало поэмы Ариосто «Неистовый Роланд»:
Le dame, i cavalier, I'arme, gli amori, le cortesie, le audaci imprese io canto. (Дам, рыцарей, оружие, любовь, галантность, воинский кураж я воспеваю.)Бессоюзию противопоставлялось
Однако в традиционной классической риторике мы не найдем определения для поражающей нас в некоторых списках головокружительной ненасытности перечисления — особенно когда речь идет о длинных перечнях разносортных вещей, как в этом коротком отрывке из романа Итало Кальвино «Несуществующий рыцарь»:
Можно нам посочувствовать: ведь все мы девушки хотя и дворянского звания, но из деревни, жившие всегда уединенно, сначала в затерянных замках, потом в монастырях. Кроме наших обрядов, трехдневных и девятидневных молитв, полевых работ, молотьбы, сбора винограда, порки слуг, подлогов, поджогов, повешений, солдатских набегов и грабежей, насилий да чумных поветрий, мы ничего и не видали [62] .
Во время написания докторской диссертации по средневековой эстетике я перечитал огромное количество поэтических произведений той эпохи и обнаружил, до какой степени Средневековье уважало списки. Взять хотя бы хвалу городу Нарбонне, написанную Сидонием Аполлинарием, жившим в пятом веке нашей эры:
62
Цит. по: Итало Кальвино, трилогия Наши предки. СПб.: Симпозиум, 2000, пер. С. Ошерова
Salve Narbo, potens salubritate, urbe et rure simul bonus videri, muris, civibus, ambitu, tabernis, portis, proticibus, faro theatro, delubris, capitoliis, monetis, thermis, arcubus, horreis, macellis, pratisjontibus, insulis, salinis, stagnis, flumine, merce, ponte, ponto; unus qui venererejure divos, Laeneum, Cererem, Pakm, Minervam spicis, palmite, pascuis, trapetis.
Чтобы наслаждаться таким списком, необязательно понимать латынь. Главное в нем — одержимость перечислением; сам по себе предмет перечисления (в данном случае это архитектурные элементы города) совершенно несуществен. Истинное предназначение любого хорошего перечня в том, чтобы донести до читателя идею бесконечности и головокружительное ощущение et cetera.
По мере того как я становился старше и мудрее, я открыл для себя списки Рабле и Джойса, в обширном творческом наследии которых многочисленные перечни составляют значимую часть. Поскольку эти модели сыграли решающую роль в моем становлении как писателя, я не могу обойти их вниманием и позволю себе процитировать два небольших фрагмента.
Первый отрывок — из «Гаргантюа»:
Гаргантюа играл:
в свои козыри, в шашки,
в четыре карты, в бабу,
в большой шлем, в primus, secundus,
в триумф, в ножик,
в пикардийку, в ключи,
в сто, в чет и нечет,
в несчастную, в решетку,
в плутни, в камушки,
в кто больше десяти, в шары,
в Тридцать одно, в башмак,
в триста, в сову,
в несчастного, в зайчонка, в перевернутую карту, в тирлитантэн,
в недовольного, в поросенок, вперед,
в ландскнехта, в сороку,
в кукушку, в рожки, рожки,
в пий-над-жок-фор, в бычка,
в марьяж, в совушку-сову,
в две карты, в засмейся, не хочу,
в тарок, в курочка, клюнь, клюнь,
в глик, в расковать осла,
в онеры, в но, пошел,
в мурр, в но, но,
в шахматы, в сажусь,
в лису, в жмурки,
в фишки, в дичка,
в коровы, в догонялки,
в белую дамку, в куманечек, дай мне твой мешочек,
в три кости, в кто взял, тот проиграл,
в ник-нок, в кожаный мяч,
в трик-трак, в пятнашки,
в марсельские фиги, в где ветка?
в ищи вора, в сегодня пост,
в драть козла, в развилину дуба,
в продаем овес, в чехарду,
в раздувай уголек, в волчью стаю,
в прятки, в пукни в нос…
И так далее еще несколько страниц.
Второй отрывок — небольшой фрагмент семнадцатой главы (в которой больше ста страниц) джойсовского «Улисса», где перечислены лишь некоторые предметы, хранящиеся у Блума в ящике кухонного шкафа:
Что находилось в первом ящике, который он отомкнул? Тетрадь с прописями Вира Фостера, собственность Милли (Миллисент) Блум, где на отдельных страницах имелись схематические рисунки с подписью «Папулька», изображавшие огромную шарообразную голову в профиль, с 5-ю торчащими волосками и 2-мя глазами, тулово в фас с 3-мя большими пуговицами и одной треугольной ногой; две пожелтевшие фотографии королевы английской Александры и Мод Брэнском, актрисы и знаменитой
63
Цит. по: Франсуа Рабле, Гаргантюа и Пантагрюэль. М.: Гослитиздат, 1938, пер. Н. Любимова и Ю. Корнеева
64
Цит. по: ДЖЕЙМС Джойс. Избранное. М.: Терра, 1997, пер. С. Хоружего и В. Хинкиса
В начале 1960-х я написал собственному сыну (ему тогда едва исполнился год) письмо, в котором сообщал, что в ближайшем будущем намерен подарить ему кучу игрушечного оружия — чтобы в зрелом возрасте он стал убежденным пацифистом. В письме отчетливо прослеживается влияние упомянутых классиков наряду с поистине раблезианской страстью к перечислению:
Итак, я буду дарить тебе оружие. Двустволки. Винтовки. Карабины. Автоматы. Пушки. Базуки. Сабли. Армии оловянных солдатиков в полной амуниции. Замки с подъемными мостами. Осажденные крепости. Казематы, пороховые склады, истребители, бомбардировщики. Пулеметы, кортики, револьверы. Кольты и винчестеры. Винтовки Шасспо и Мосина, карабины Гаранда, патроны, аркебузы, кулеврины, пращи, арбалеты, свинцовые пули, катапульты, зажигательные бомбы, гранаты, баллисты, мечи, пики, тараны, алебарды и абордажные крючья. А также пригоршню пиастров, о которых орал зеленый попугай капитана Флинта (помянем Долговязого Джона Сильвера и Бена Ганна). И кинжалы-дирки, которые так ценил дон Баррехо, и толедские клинки, что быстрым махом отражают три ствола и пал маркиз де Монтелимар, иль примени тот хитрый неаполитанский выпад, которым барон де Сигоньяк сразил проходимца, пытавшегося похитить его Изабеллу. Еще я подарю тебе секиры, протазаны, трехгранные кинжалы-мизерикорды, узкие кинжалы-крисы, копья, косые азиатские мечи-скимитары, дротики и трость с лезвием внутри — вроде той, что держал в руках Джон Кэррадайн, когда его убило током на рельсах, а если никто не помнит тот фильм, им же хуже. Еще — пиратские абордажные сабли, при одном виде которых бледнеют Кармо и Ван Штиллер, и украшенные золотом пистолеты, что и не снились сэру Джеймсу Бруку (иначе он не спасовал бы перед язвительным курильщиком-португальцем). И стилеты с узким трехгранным клинком — в точности как тот, которым в сумерках Клиньянкура ученик сэра Вильямса заколол наемника Цампу, прежде убившего его мать, мерзкую старуху Фипар. И разбойничий кляп, вроде того, что запихнули в рот тюремщику Ла Раме, когда герцог де Бофор, расчесав отпущенную в заточении рыжеватую бородку свинцовой гребенкой, во весь опор мчался прочь, радостно предвкушая ярость Мазарини. И заряженные картечью корабельные пушки — из них палят пираты, зубы которых красны от бетелевой жвачки; и украшенные перламутром длинные ружья — ими потрясают, сидя в роскошном седле на спине арабского скакуна; и разящие как молния длинные луки, чтоб шериф Ноттингемский позеленел от злости; и наточенные как бритва ножи для скальпирования — такой, возможно, был у Миннегаги или (ибо ты двуязычен) у Виннету. Крошечный плоский пистолет, который благородные разбойники прячут в жилетном кармане под черным фраком, и тяжелый парабеллум, что оттягивает карман или болтается в кобуре под мышкой, как у Майкла Шейна. И еще ружья, шомпольные ружья, достойные Джесси Джеймса и Дикого Билла Хикока, ну или Самбильонга. Короче говоря, оружие. Уйму разнообразного оружия. Вот что, мальчик мой, ты будешь отныне получать в подарок на Рождество [65] .
65
Umberto Eco, Misreadings (New York, Harcourt, 1993)