Откровения знаменитостей
Шрифт:
— А если бы вас попросили помочь в организации такой выставки русского национального портрета, согласились бы?
— Мало времени, но если будет распоряжение президента, то все запрыгают. Для этого нужна директива сверху.
— А позиция Министерства культуры?
— Их это тоже не интересует. Два министра публично судятся и остаются на своих постах! Абсолютная чушь. Я видел коллекцию портретов деятелей России от Николая Второго до Лужкова в кабинете главного редактора «МК» Павла Гусева. Ведь это же готовый зал для национальной
— Как вы себя чувствуете в Доме-музее Лобановых-Ростовских в Филях?
— Прекрасно. Придете — увидите. В музейной части — наши реликвии, портреты правителей, царей, родных. В жилой части — то, чем я живу, то есть театральная живопись. В этом доме жить страшно приятно — вокруг лес. Виден Кремль…
— Джун там бывает?
— Бывает. Нам очень хорошо, потому что в ста пятидесяти метрах от нашего крыльца — лыжная площадка. Рядом Москва-река. Так что мы с Джун ездим час-полтора на велосипедах. Прекрасные прогулки.
— Когда вы гоняете на велосипеде?
— По утрам. Мы живем, можно сказать, как новые русские. Место наше просто феерическое, такое можно видеть только в России.
— Кто заботится о вашем питании?
— Забочусь, к сожалению, сам. Гостиница на этом пространстве еще не готова — мы должны были есть там.
— Что вы себе готовите?
— К счастью, ем очень мало, главным образом сырые овощи, огурчики малосольные и свежие, кашу овсяную с орешками.
— Поэтому вы такой молодой.
— Не думаю, что я молодой, но пока отбрыкиваюсь от старости. Кроме того, что я — 34-е поколение без всякой примеси другой национальности, порода явно истощается, вот и приходится овсянкой как-то компенсировать. А на ночь — яблочко. Так что мне не трудно выживать.
1 ноября 2005 г .
Отшельник и его женщины
Художник Вильям Бруй: «Я постиг один секрет: любовь больше нужна женщинам»
Он бросается навстречу, широко распахнув руки, словно готовится обнять весь мир. На нем экзотичный халат с неоторванной биркой. Говорит он быстро, восторженно. Ну просто мальчишка. А ему шестьдесят. Отец четверых детей, он умудрился еще сотворить сынишку для молодой особы, желающей воспитывать ребенка в одиночестве. Его взрослые дети с радостью прибегают посмотреть на новорожденного брата. Они знают — Бруй неутомим.
Меня с ним познакомили лет десять назад в Париже, в его огромной мастерской
— Вильям, в ту давнюю пору на твоих щеках еще не было таких зарослей, что-то вроде бороды…
— Да не борода это, а мои бакенбарды. (Художник руками закручивает баки в длинные жгуты, каждый в 30 см!)
— Ты сейчас похож на старика Хоттабыча.
— Вот-вот. Но на улице ко мне часто подходят дети и просят исполнить их желание.
— Знаю, что ты сначала уехал в Израиль к деду. Но почему-то не прижился на Святой земле.
— Меня все там привлекало, как, впрочем, и везде — всюду я делаю то, что умею и что хочу.
— Ты голову прикрыл какой-то ермолкой. Подчеркиваешь, что ты еврей?
— Какому народу я принадлежу и так далее, для меня это просто бред. Мне все равно, где жить. В Москве обо мне говорят, что я французский художник, и произносят мое имя на французский манер: Бруи. А я Бруй! Во Франции меня упорно называют русским художником. Действительно, куда ты ни попрешься, о тебе скажут «русский художник». Только в Нью-Йорке меня с моей фамилией считали американским художником.
— Давно я заметила некий наступательный артистизм в твоем общении: широкий жест, острота эпатажных оценок, в особенности женщин и явлений искусства.
— Ты в точку попала. Играть люблю. Случается, вхожу в вагон метро, и там на мгновение возникает некая пауза — общая тишина. Одни опускают глаза, молодежь хихикает в ладошку.
— Знали бы они, что ты известный художник, живущий во Франции десятилетия. Кстати, кто тебе тогда дал мастерскую вблизи Центра Помпиду?
— Ширак! Правда, потом наступили для меня тяжелые времена — я не справился с финансовыми трудностями, и мне пришлось уехать к океану, в Нормандию, в Дьеп, в дом, который я купил еще в 73-м году.
— Но, видать, не только безденежье тебя погнало на берега Ла-Манша?
— Душа хотела уединения. Дьеп основали еще римляне. Но главное для меня — Ла-Манш. Не могу жить без моря! Раз в неделю обязательно еду смотреть на воду. Это же вечный спектакль! От воды идет все изобразительное искусство. У Ла-Манша умопомрачительный цвет. Им упивались все импрессионисты. Они ощутили восторг от цветовых нюансов воды.
— Там осенью и зимой пустынно, людей почти не встретишь на берегу. Не страдаешь там от одиночества?
— О! Самое потрясающее в жизни человека именно одиночество. Люди не понимают, какой это подарок. Им кажется счастьем видеть себя в отражении другого. Это совершенно замечательно! На какой-то период это необходимо человеку. Но время идет и все меняет. И только одиночество поможет человеку обрести свою истину. Прийти к самому себе.
— Но мужчине холодно и голодно без женщины. Кто кормит тебя в приморском Дьепе?