Откровения знаменитостей
Шрифт:
— Твои картины покупали и для музеев, и для личных коллекций. Тебе все равно, кто купит твои работы?
— Мне важно, чтобы этот человек оценил работу моего интеллекта. Ведь художник — передатчик восприятий и настроений, идущих невесть откуда. Ему природой дано опережать время. Полотно может пролежать в рулоне несколько лет, и вдруг однажды оказывается, что время, предсказанное тобой, пришло. В Москве на выставке имеют успех мои картины, написанные 30 лет назад. Что это значит? Художник глазом и кистью залез чуть дальше.
10
Сербский романтик
Живописец Слободан Юрич: «Страсть дает мне воодушевление»
Знакомство с Юричем в Афинах считаю большой удачей в своей жизни. Прекрасный художник, сильная личность, он стал певцом своей родины — Сербии. Картины его выставлялись в Германии, Австрии, Будапеште, Париже. Сюжеты огромных полотен он черпал всюду, где бывал и куда залетала его мысль и чем в данный момент болела его душа.
В Париже, на Монмартре, его быстрый карандаш: делал наброски среди толп странников, туристов, что стекаются на этот холм соблазна, чтобы полюбоваться с высоты на яркую панораму города.
Трагическая тема
— Слободан, вы не предлагали праздной публике, странствующим красавицам нарисовать портретик за деньги?
— Нет, никогда. На моих выставках ко мне обращались с просьбой запечатлеть, и мы назначали день и час первого сеанса.
— На вашей выставке в Афинах почти не было картин трагического звучания. Зато в вашем раннем каталоге почти в каждой работе ощущается тревога, опасность и сама смерть.
— Каталог, который вы держите в руках, — отражение восьми моих антивоенных выставок. Война страшна не только тем, что физически уничтожает человека, дома, мосты и все живое. Война разрушает, отравляет душу человека. Я писал картины и делал выставки и до бомбардировки Сербии, и после. Стремился передать символику стремительно летящей смерти.
— На вашей картине — обнаженное женское тело без головы. Но явно вас в ней занимала не эротика.
— Я назвал ее «Югославия». Она символична. В ней — моя боль о разрушенной Югославии. Это наше государство без головы. Я хотел в этом полотне сказать о свободе. Сербия со всех сторон окружена другими народами иных вероисповеданий. В моей картине меня ведет мотив враждебного убийства нашей веры, нашей духовности. Но эти враждебные силы не смогут уничтожить нашу сущность, нашу веру. Она глубока и неистребима. Во Второй мировой войне Сербия была одна, а все государства вокруг были на стороне гитлеровской Германии.
Семья
— Ваша живопись воспевает гордую самостоятельность, независимость, охваченную огнем пожарищ. Несмотря на присутствие трагической темы, полотна жизнерадостны. В них чувствуется, что солнечность духа — в крови самого художника. Расскажите, пожалуйста, о вашей семье.
— Мой отец — очень известный архитектор; по его проектам построены самые крупные и значимые здания на территории Сербии.
— Не
— Да. Господь указал мне путь, а отец разглядел мой талант, дал мне первые уроки и направил учиться этому искусству.
— Что в характере отца особенно вас поразило и сблизило с ним?
— Его достоинство. Он не искал легких путей в жизни. Его талант рано обнаружил себя, поэтому институт предложил ему прийти учиться без экзаменов. А он отказался — хотел пройти свою дорогу, как и все нормальные абитуриенты.
— Слышала, будто в вашем роду есть и русские корни. Это легенда?
— Прабабушка моей мамы вышла замуж за русского. Так что моя кровь на четвертинку русского достоинства. Моя мама русский не знала в совершенстве, но бытовую русскую речь легко понимала. Когда ездила в Москву и наполняла себя множеством дорогих ее сердцу впечатлений, наш дом обогащался множеством фотографий, слайдов с русскими сюжетами.
— А вы были когда-нибудь в Москве?
— О! Я тогда был так мал, что ничего не усвоил. Хотел бы, очень хотел побывать в Москве. Но пока не получается.
— Где вы учились?
— Сначала я учился искусству дизайна в 30 километрах от Белграда, а потом закончил Академию искусства. Но там нас учили еще многим вещам — социологии, политике… А на последних курсах пошла специализация — можно было выбрать увлечение на всю жизнь. В моем дипломе написано: «Академический художник, педагог».
Прекрасные женщины
— Вы блистательно пишете обнаженное женское тело. В академии студенты работали с натурщиками?
— Постоянно! Нам говорили: «В первый день сделаешь наброски и оставишь». И на другой день, и на третий — то же самое. Пока не завершишь, чтоб тобой остались довольны учителя. Нашими натурщиками были и старики, и молодые.
— Здесь, в Афинах, на вашей выставке все любуются обнаженной женщиной, античным великолепием ее торса.
— В этой картине я люблю не ту особу, чье тело столь совершенно, а люблю саму идею красоты и не испытываю при этом никаких эротических чувств.
— Вы долго работали над этим полотном?
— Если работать долго, вещь получится тяжеловатой. Стремлюсь создать прекрасное, но не долго раздумываю над этим — пытаюсь сделать легко и красиво.
— Поэт сказал: «Чем случайнее, тем вернее слагаются стихи навзрыд». А в живописи?
— Эти случайности я люблю собирать заранее. Вспышки наблюдений очень важны при работе над картиной. Но, начав полотно, не приходится ждать каких-то случайностей. В твоей картине ты не должен оставлять никаких следов случайности. Без гармонии частей и целого не будет искусства. В живописи, как и в литературе, прежде чем начать писать, надо прибегнуть к мысли. Я видел много живописных штуковин, где в каждом мазке выпирает намерение — все на продажу! Я не рисую для денег.