Откровения знаменитостей
Шрифт:
Конечно, есть у меня и личная боль — определенная рефлексия: возврат памяти назад. Нельзя двигаться дальше, нельзя пройти кризис полудня, не разобравшись в себе.
— Вы несколько лет живете в столице. Как организован ваш быт?
— Быт мой организован как попало. Честно говоря, я равнодушен к степени комфортности. У меня о комфорте свое представление. Мне нужен компьютер, подключенный к Интернету, нужна в любой момент доступная горячая вода и кровать. Если вдуматься, мне не нужно больше ничего.
— Признаюсь, Алмат, я была настроена
— Что-то взял от родителей. Но от них я рано уехал и начал работать. Предпочитаю быть независимым. Мне важно четко знать, сколько у меня денег, на что могу их потратить. С родителями мы живем совершенно разными жизнями. Знаю, они относятся к моей жизни с уважением, и я уважаю их ценности.
— Вы хорошо вписались в московскую среду. Есть какие-то особые достоинства у столичного ритма?
— Мне здесь удобно, комфортно. Меня устраивает ментальность большого города и его скорость. В Петербурге я всегда испытывал желание дать пинка впереди-идущему, потому что он копается, долго думает — мешает. А когда ты приходишь в кофейню на Невском и оказываешься единственным посетителем у стойки, то барменша тебя не видит. Приходится ей заметить: «Девушка, мне что, голым на столике сплясать, чтобы вы меня заметили?» А в ответ слышу: «Ах, что? Ко-офе? Сейчас, сейчас…» И уходит куда-то. В Москве, как правило, такого нет. У меня есть пятнадцать минут на еду или, скажем, час. И если вовремя не подадут, то просто уйду.
— Вы часто позволяете себе не есть?
— Очень редко. Поесть люблю и хорошо сам готовлю. Почти все, только ничего не пеку, хотя тоже умею. Но выпечку по-домашнему люблю.
— Вас посещает чувство вины?
— Оно присуще всем. С возрастом я научился работать со своим чувством вины. Пытаюсь понять: а была ли реальная вина? Психика людей так устроена — она диктует находить всему объяснение. Я нахожусь сейчас в месте сбора камней. В своей жизни я сделал много всего, в том числе и поступков, прямо говоря, некрасивых: одни можно исправить и жить дальше; другие попросту не являлись таковыми — осознав это, можно жить без поедания «червей».
— Вы многое перепробовали. Что больше всего влияет на вас, достаточно успешного человека? Вы даже медбратом были…
— И врачом успел поработать, и на подиуме немного. В 90-е годы многие более или менее эффектные юноши и девушки шли на подиум. Была мода на топ-модели.
— У кого вы одеваетесь?
— Одеваюсь по принципу: вещь должна мне нравиться. Спокойно могу надеть безымянные турецкие штаны с рубашкой от Версаче. И все находят, что это хорошо. Стремление свести брендовость в одежде к абсолюту — это, мягко говоря, дурновкусие.
— В вашей сегодняшней одежде я угадываю стремление к дендизму.
— Дендизм исключает бренд. Он предполагает выработку собственного стиля.
— Шарль Бодлер писал:
— Брендовые вещи имеют значение, если они хорошо сшиты, либо это социальный код распознавания «свой — чужой». Есть круги, где этот код необходим. В других кругах это не значимо. Там брендовые вещи носят, просто чтобы повысить свою самооценку. Меня это удивляет. Как можно с помощью тряпки повысить самооценку!
— Зато можно подчеркнуть свою покупательную способность. Алмат, где вы зарабатываете на жизнь и бренды?
— Работаю везде и понемножку. В свое время четко понял, что не хочу ходить каждый день на работу. Значит, не буду. Заканчиваю свои дела в 4–5 утра, а встаю в полдень. Так хочет мой организм. А организм у меня один. Соответственно: пишу куда-то колонки, где мне нормально платят.
— В одном из текстов вы, открыв забрало, признаетесь: «Меня зовут Алмат. Я сексоголик». В какой стадии — чтоб «согреть нутро» или это привычка?
— (Смущенно.) Уточню: все-таки признается в этом мой лирический герой, которому я подарил свое имя.
— Рисковый поступок. Если в романе ведется рассказ от первого лица, а в его жизни воспроизводятся факты биографии автора, читателю трудно провести разделительный знак между вами.
— Я же оговорил в начале романа, что все герои вымышленные.
— Думаю, эта оговорка — всего лишь мнимость. В том круге, где вы свой, безусловно, поставят знак равенства между героем и автором.
— Если говорить о моем отношении к сексу, замечу: секс — всего лишь секс. Это не больше и не меньше. Это важная, но не единственная часть моей жизни.
— Вы делали попытку завести семью?
— Уже развелся и пока больше не собираюсь. И мой лирический герой прошел через это.
— Какое совпадение!
— Ну уж такая практика у людей. Мы с моей женой прожили 7 лет. Это был счастливый брак, и хотя, как и многие студенческие браки, он распался, мы с Мэри сохранили прекрасные отношения. Встречаемся, общаемся, ездим друг к другу в гости. Она в Петербурге, и мы по-прежнему близкие люди. Когда тебе тридцать два, невозможно из них вычеркнуть без потерь 7 наших лет.
— Наверное, самых прекрасных?
— Правда. Прекрасные и даже ужасные — все они мои.
— Для поэтов, художников — словом, людей, тонко чувствующих, эротика — это объект и поэтического созерцания. Современные чувственники позволяют себе сердечную эротику без мысли об обладании?
— Ну конечно, само эстетическое чувство не имеет отношения к сексуальному. Одно другому не мешает. Красивое — это гармоничная законченность образа. Знаю одну даму, работающую стриптизершей. Ей далеко за 40, ее вес 120 кг. И она не сидит без работы. Ее красота — это другая красота. Кто-то умеет увидеть красоту и в грязи, кто-то везде видит только грязь.