Откровения знаменитостей
Шрифт:
— Сын Андрея бывает в Москве?
— В феврале этого года он приезжал в Москву на презентацию книги отца «Мартиролог». Это дневники Андрея Арсеньевича. Кстати, в этих дневниках я упоминаюсь. Был такой случай: Андрей позвонил мне и попросил, не могу ли я продать книжку «Дада и дадаисты» из его собрания. Я горел желанием помочь Андрею. Тут же поехал на Мосфильмовскую, взял эту книгу, хотя не знал, как я буду продавать ее. Андрей сказал, что книга стоит 200 рублей. Привез я ее в букинистический в гостинице «Метрополь». Там оценили ее в 200 рублей, но высчитывали 40 комиссионных — это их маржа. Звоню Андрею: «Дают только 160». — «Пусть не дурят:
— Унаследовал ли Андрей какие-то отцовские черты?
— И во внешности, и в характере он был очень похож на отца. У них даже почерк почти одинаков.
Лаврин несколько лет назад написал книгу «Хроники Харона. Энциклопедия смерти». В трех изданиях книга вышла тиражом 300 тысяч. Сейчас грядет четвертое издание.
— Что заставило вас обратиться к такой трудной теме, писать о смерти известных людей? Вам тогда, наверное, не было и сорока?
— Мне было 31, но ведь смерть всегда ходит рядом. К этому времени у меня буквально на руках умерли несколько близких мне людей. Я был свидетелем совершенно тяжелых прощаний с жизнью.
— Робею, но все-таки спрошу о перенесенном вами полиомиелите.
— В раннем детстве я пережил тяжелейшее состояние. До 12 лет валялся по больницам, перенес пять операций. Однажды мама, приехав навестить меня в больнице, увидев меня, испугалась и отчаянно сказала: «Это чужой мальчик». На такой грани истощения и умирания я находился тогда. Так что опыт общения со смертью у меня был. Но меня интересовала философская и этическая сторона вопроса. А как умирали известные люди, Чехов например? Или Толстой? Смерть ведь — это некая знаковая система, которая позволяет нам жить. Понимание того, что человек не вечен, заставляет любого из нас по-иному оценивать свои поступки и мысли, учит иначе жить.
— Не в 20 лет приходишь к этому пониманию. В юности и в молодости все чувствуют себя бессмертными. Летают и во сне, и наяву. Правда, вы рано повзрослели и рано женились.
— Женился в 19 на однокурснице.
— Вы с Ириной молодцы: быстро разглядели душевные таланты друг друга. Помните, вы однажды пригласили меня в гости и везли к своему дому на крохотном «Запорожце»?
— Я многих знаменитых людей возил. В своей книге поэт Инна Лиснянская припомнила рассказ Арсения Тарковского обо мне: «Вот мой друг, он тоже ходит, как и я, с палочкой, хромает, но в отличие от меня водит машину». В детстве я, конечно, был немножко белой вороной. Дети часто бывают жестокими. Коль ты хромаешь, тебе достанется — смеются над тобой, дразнят. И перенести это трудно. Но в какой-то момент я решил быть выше обид, стать сильным. Сначала научился плавать, потом ездить на велосипеде, потом — на автомобиле. Однажды был у меня эпизод. Повез я, будучи «тротуарщиком», одного крутого человека. И ему понравилось, как я управляю и как провел машину чисто, спокойно и осмотрительно по всем пробкам, и вдруг он предложил: «Послушай, а ты не хотел бы поработать у меня — мне нужен личный шофер?»
— Поэтом быть куда безопаснее и верный путь к любимой. Тогда у вас в гостях я видела изумительные вышивки Ирины, потом она увлеклась фотографией.
— Уже две первые выставки ее фоторабот имели большой успех. Ирина выбрала движение —
Разглядывая фотоработы в книге «Другой театр Ирины Лавриной», я поразилась: пластика персонажей, их психологический и эстетический образы кажутся запечатленными кистью импрессионистов. Ныне Ирина Лаврина — член Союза фотохудожников.
— Для нее фотография — не средство заработать. Наоборот наш семейный бюджет несет солидные затраты на осуществление фотоэкспериментов. Это очень дорогое искусство.
— Какие у нее фотоаппараты?
— Она снимает не на цифровые камеры. У нее классические пленочные аппараты и уникальная ручная печать. Ей интересна природа цвета. Это главное достоинство ее манеры изображения. Кстати, она снимала Билла Клинтона, когда он прилетел в Москву и остановился в отеле «Марриотт». Кто-то из администрации отеля видел работы Ирины на выставках, и ее попросили запечатлеть Клинтона.
— Саша, у вас с Ириной уже взрослая дочь. Какой выбор она сделала?
— Ася родилась, когда нам с Ириной было по двадцать. Можно сказать, она сама себя сделала. Сейчас она работает в большом холдинге, куда входит куча радиостанций. Как и многие сейчас, Ася стремится к самовыражению. Она успешный менеджер.
— Я помню вашу квартирку с тремя маленькими комнатами. Вы по-прежнему живете там?
— Стало просторнее — дочь живет отдельно в своей квартире. Мы превратили трехкомнатную со смежными комнатами в двухкомнатную. Моя комната от пола до потолка с книгами, с ними расстаться я не могу.
— Загородный участок имеете?
— Мне достался дом деда — он был плотником. И в моих генах сидит интерес к столярному мастерству. У меня в прекрасном состоянии дедовский инструмент: всякие рубанки, фуганки…
— А что сохранилось в доме?
— Самое главное — старинный дух. Дом окружен садом с сорокапятилетними яблонями. В урожайный год яблоки устилают толстенным ковром все вокруг. В этом году наши яблони отдыхают.
— Саша, какой сюрприз принесли вам достославные 90-е годы?
— Сначала было замечательно. У меня стали просить статьи зарубежные журналы. По тогдашним меркам платили огромные деньги: когда получал 200 долларов за статью, мне казалось — я просто миллионер. Потом стало еще интереснее: у меня выходили книги в Италии, во Франции, Германии… Мне казалось, что на эти гонорары можно жить вечно. (Весело смеется.) Но довольно быстро Запад потерял интерес к России и к ее авторам. Деньги быстро растаяли. И я оказался на мели. Пришлось вспомнить студенческие свои заработки: я книги переплетал, чинил дверные косяки — мастер на все руки. Переводил стихи, но гонорары за них — это, по сути, гроши. И я не испугался — пошел работать частным извозчиком.
— Бомбилой?
— Это по-разному называется. Бомбилы работают на вокзалах. А я был «тротуарщиком». Проголосуют — подвезу.
— А если везти в аэропорт?
— Довезешь, выгрузишь — и в путь, стоять там невозможно. Чужаку или голову пробьют, или колеса проткнут.
— Драматические случаи бывали?
— Однажды пассажир на меня напал и сломал мне палец.
— А чего он хотел?
— Ничего. Не сразу поймешь, что машину остановил невменяемый.