Открытие Индии (сборник) [СИ]
Шрифт:
Ясно, что никакие профессиональные чистки-отдушки полностью с сытным душком мертвечинки справиться не могли. А начисто выжигать салон у вдовы бывшего владельца рука не поднялась. Тем более, подвернулся непривередливый покупатель. Енаралову было без разницы, чем там воняет, он запахов не различал. Так же как, положим, вкуса пищи. Или тонких цветовых оттенков.
Он бросил в монетоприёмник жетон, вывернул на проспект Лифшица и медленно поехал в сторону Университета по крайней правой полосе. Спешки Карен не выносил физически. Слишком часто приходилось спешить, служа. Больше, чем спешку, он не терпел, пожалуй, только музыкальные радиопередачи с их вечным натужным весельем и ежеминутной политической рекламой в стиле буги-вуги.
Ехать же в полной тишине, от которой одиночество становилось прямо-таки всеобъемлющим, было выше его сил. Сразу приходили мысли об Оксане, одна другой пасмурнее. Что дальше держать её при себе подло; любви для неё от Карена сейчас – только та, что в штанах. Да, может, ещё та, что живёт в воспоминаниях о давнишнем нереальном, небывалом счастье. В воспоминаниях, из которых за пятнадцать лет высосан весь свет, а оставшаяся влага и тень рождают лишь бледные грибы огромной тоскливой жалости. И что отпускать Оксану тоже никак нельзя, потому как тот, кто подберёт (а желающих предостаточно), едва ли станет нянчиться с ней и отговаривать от второй прививки. После которой вместо взбалмошной, шумной, а временами лиричной и сентиментальной девочки появится гладкая самка. Бесплодная, бездушная, зато прагматичная и дьявольски сексуальная. Вечно юная. Идеальный партнёр для необременительного перепихона или выхода в свет…
Слава богу, новостные каналы пока ещё не все перевелись. На них, конечно, тоже бренчала и пыжилась реклама, но там её хотя бы не распевали голосами кастратов.
Он включил приёмник.
– …зафиксирован новый случай так называемой некротии. Полуразложившееся тело, предположительно, мужчины, было обнаружено бригадой ассенизаторов горэкологии в сливном колодце дренажной системы Парка Бродского. При попытке извлечь труп баграми с глубины около полутора метров, труп внезапно начал двигаться. Наученные горьким опытом – как мы уже сообщали, позавчера один человек в подобной ситуации серьёзно пострадал, – рабочие запечатали колодец и вызвали специалистов из «УУ». К сожалению, «утилизаторы» прибыли слишком поздно, оживший покойник скрылся в подземных лабиринтах. Попытки обнаружить его завершились впустую. В связи с этим ещё раз напоминаем об опасности, которую таят для вас и ваших детей подвалы…
Карен выругался на двух языках и потянул из внутреннего кармана мобилу. Проклятая труба, как водится, намертво зацепилась за подкла…
– …бе сказал, придёшь сюда, потому что нужен здесь! – надрывался мобильник голосом Дергача. – Сюда, понял, нет?! Надо раскачать двух важных жмуров. Срочно, пока не запахли, а лучше тебя – хрен кто справится.
– Чтобы не запахли, обколешь формалином. В крайнем случае, пригласишь Лёву Осмолова. А мне никак. Золотари опять шатуна подняли, ясно?
– Да в рот я имел всех шатунов этого поганого города и всех, кого они грохнут, вот так вот. И в рот я имел твоё трёпаное человеколюбие, лейтенант! Ты меня с ним уже достал окончательно, понял, нет?!
Карен промолчал. Всё уже было решено и сказано. Сначала – шатун (которого Карен уже начал мало-помалу чувствовать), а остальное – как получится. Если Карен захочет заняться этим остальным. Если – захочет. Он давно уже был сам по себе: тоже в каком-то роде шатун, производящий подчас бесцельные, а подчас пугающие действия с едва ли понятной для окружающих целью. Окружающие оставили его наедине с этими его странными занятиями. Только бывший командир с этим отчего-то никак не желал смириться. «А вообще, – подумал Карен, – понятно, конечно, отчего. Формалинщик способен выполнить то, чего не могут другие. Выполнение же невозможных задач приносит деньги. Наверное, порядочные деньги, если даже та часть, что перепадает мне, никак не может быть названа грошами».
Дергач,
– Короче, Енаралов. Если в двадцать один тридцать мне не доложат о твоём прибытии, связывайся с крематорием. В темпе вальса, понял, нет? Заказывай, блин, персональный столик. Ты меня знаешь, лейтенант.
– Ты меня тоже, Коля.
– Ну, ясно. Шлея под хвост. А зря. Лучше было остаться моим другом. Прощай, формалинщик.
– Пошёл на хер, – тепло сказал Карен и выключил теле…
…ремя дорого, – сказала Софья Константиновна, пальпируя края давнишней раны.
С этой неровной дыры в боку, собственно, и начался нынешний этап жизни – а правильней, существования – Карена. Кусок выброшенной взрывом стальной полосы шириной в ладонь, пробивший печень, не оставлял ни единого шанса на дальнейшее бытие старшего лейтенанта Карена Енаралова. Выход оставался – закачать вместо наполовину вытекшей крови коллаген, ввести в сердечную мышцу опытный препарат АМ, дождаться остановки сердца и попытаться «растормозить жмура». Карен стал первым, с кем операция удалась. Следующим был Лёва Осмолов. Третьим – могущественный старик, проходивший под псевдонимом Утопленник. Потом покатилось.
Пальцы у Софьи были твёрдыми и чертовски горячими. Болезненно горячими, мог бы сказать Карен, если бы чувствовал боль; но чувствовал он только температуру. Между стежков шва во время каждого надавливания выступали бесцветные вязкие капли коллагена, имеющего длинное название, состоящее из цифр и латинских букв. В просторечье коллаген назывался «припаркой» : циничных остроумцев среди врачей всегда было предостаточно.
Софья недовольно морщилась и давила с каждым разом сильнее.
– И вот что, Карен Александрович, я вас последний раз предупреждаю. Необратимые изменения могут начаться в любой момент. Всё-таки ране второй десяток годков. А формалин ваш любимый – говно. Говно и говно. Прошлый век. Позапрошлый даже. Забудьте о нём, я вам серьёзно говорю. Если не хотите протухнуть в ближайшие полгода как рыба на солнце, придётся согласиться на переход к «Серебряному дождю».
– Хорошо хоть, не золотому, – пробормотал Енаралов.
– Иронизируете? Ну-ну… – Врачиха швырнула снятые перчатки в ведро и, распечатывая упаковку с новыми, прошествовала к шкафу – широкая, грузная; зазвенела инструментами. – Сегодня вводим двести пятьдесят кубиков. И не спорить мне!
Карен промолчал. Двести пятьдесят кубиков – это худо. Сутки будешь точно резиновая кукла: первые двенадцать часов – надувная, последующие двенадцать – цельнолитая. А мертвяк, которого упустили «утилизаторы», тем временем успеет… Да много чего может успеть за двадцать четыре часа поражённый некротией, непрофессионально расторможенный и, дьявольщина! дьявольщина! – бездарно упущенный шатун. Хорошо, если просто задавит пару беспризорников или бомжей. А если свалится в водозаборник или влезет в какой-нибудь продуктовый склад? Честно говоря, Карен уже сейчас должен был мчаться в Парк Бродского на всех парах. Если бы не процедура, пропустить которую было смерти подобно. Качественной и мучительной смерти.
– Софья Константиновна, – попытался-таки возразить Карен. – Может, обойдёмся сотней? Мне очень нужно сегодня быть…
– Знать ничего не желаю. От «Дождя» вы решительно отказываетесь. Добро, дело ваше. Получайте тогда свой любимый формалин. Двести пятьдесят кубов, и ни миллилитра меньше! Двести пятьдесят, точка. – Она, точно стремясь подавить возможный бунт в зародыше, повысила голос: – Чем вам приспичило сегодня заняться, меня не волнует абсолютно. Зато если вы развалитесь на гнилые куски из-за моего недосмотра, лицензию отберут у всей клиники. Понятно? Переворачивайтесь на живот, раздвигайте ноги.