Открытие Индии (сборник) [СИ]
Шрифт:
Когда лифт, лихорадочно задрожав, остановился, и двери начали разъезжаться, девчонка вдруг выпалила:
– А меня Ванда зовут!
– Твои проблемы, – ляпнул абсолютно невпопад растерявшийся Алекс и поспешно, не обернувшись, сбежал от случившегося позора.
Чёрт, чёрт и чёрт! Его, ещё недавно главного ловеласа всего потока (по крайней мере, так считали ребята; разумеется, он никого не разуверял) клеила в лифте маленькая прыщавая уродка с кривыми ногами! Если кто узнает…
Конечно, узнавать было некому. Теперь некому.
Алекс сбросил в прихожей мокрые кроссовки, уронил на них пакет с конспектами и прошлёпал прямиком
И тут его начало корячить. Мелкая внутренняя дрожь и мятная гадость внизу живота, которые не оставляли с самого утра, выродились, наконец, в жуткую, выламывающую суставы, конвульсию. Конечности трясясь и сплетались, мышцы судорожно вспучивались, твердели, затем наступало секундное расслабление и всё повторялось снова. Брюшину, казалось, всасывало под рёбра промышленным насосом на 200 МПа, о котором только сегодня рассказывал на «гидре» доцент Херовский. Было плохо. Даже хуже, чем вчера и гораздо хуже, чем раньше. Он терпел. Знал, что первый припадок недолог. Должен быть недолог – нанометровые крошки ассемблеры и дизассемблеры всего лишь примеряются перед тем, как шарахнуть по-настоящему. Когда отпустило – внезапно, неожиданно, – он поковылял к зеркалу. Вообще-то среди «наших», «опрогрессивленных», это было признаком дурного вкуса и всячески порицалось, но Алекс больше не был «нашим». Он был предателем и тем-кто-не-возвращает-долги. Изгоем.
В зеркале отразилась жалкая, тощая до отвращения тварь. Жёлтенькая, с чешуйчатой кожей рептилии, змеиными глазами и нелепым реденьким хохолком на яйцеобразной макушке. Хохолок был из радужных, переливающихся пёрышек. Алекс повернулся, стягивая штаны. Может, хотя бы хвост?..
Вместо хвоста болтался какой-то морщинистый отросток – гнусная пародия на сравнительно крупное, но вялое мужское достоинство. Совсем как в той, позавчера прочтённой «готической» повестушке о демоне, вселившемся в юного художника.
Алекс засмеялся. А может, это был плач. Истерика, в общем.
Как его ломало второй раз, он не запомнил. После судороги-прелюдии сознание ухнуло в чью-то алчную, бледную и влажную глотку.
Придя в себя (во второкурсника универа Алекса; двуногого и прямоходящего; и, между прочим, совершенно без перьев), он – нога за ногу – пробрался в кухню. Поставил чайник, схватил тонюсенькую брошюрку, купленную вчера за гроши возле подземного перехода у неряшливого дядьки с грязными волосами. Деньги, совершенно неожиданно, сэкономились из-за кошмарной очереди в университетском буфете. А тут, как по заказу: «Поэт-символист продаёт свою последнюю книгу. Автограф обязателен!» Алекс подумал, что чем чёрт не шутит, стихи могут оказаться неплохими. Несколько раз так в самом деле бывало. И то что, автор сам занялся распространением, вовсе не показатель низкого качества. Поэт нынче – профессия затратная.
Полистал. Книжонка оказалась – говно. «…И вонзаются пальцами в небо промокшие навек стволы, и маленький человечек танцует на острие иглы…»
Блядь! Это что – издёвка?
От проклятых стихов ему стало холодно. Он с болезненным наслаждением садо-мазохиста скомкал книжонку и швырнул в
С-сука же какой!
Потом он пил исключительно крепкий зелёный чай и садил «Приму» за «Примой». (Вообще-то он не курил, но на такой вот крайний случай заначка имелась.) И что-то ел – Настюша забила холодильник продуктами под завязку. Упаковки, все до единой, были предусмотрительно растерзаны. Нарочито грубо. Чтобы у Алекса не возникло соблазна разжиться деньжатами, приторговав жратвой. Родители допускали и такую мысль. Наверное, матушка звонила Вике. Или Вика ей.
Алекс с удивительной отчётливостью вспомнил последний свой раз с Викой… Её будоражащий запах, её агрессивно торчащие соски, похожие на фаланги мизинчиков негритёнка (собственно грудей у Вики почти что и не было), не по-девичьи мускулистый живот, интимную стрижку в виде асимметричной галочки. Вспомнил…
«Нет, – сказал он себе. – Забудь. Мало тебе ломки от того?»
Но забыть – не получалось.
Он каким-то вороватым движением взял трубку.
– Привет!
– А, Санёк, – голос Вики плыл. – Хай. Ну, будь здоров…
– Постой! – заорал он. Вика услышала.
– Что?
– Ты… ты…
– Нет, не простила, – угадала она. – И никогда, понял! Ни-ког-да. Прощай, Санёк.
– Постой! – заорал он опять. – Ты что, закинулась?
– Спрашивать о таком неприлично, – сказала она совершенно без эмоций. – Отвечать необязательно. Но, специально для тебя, отвечу. Да!
– И… и что у тебя?
– Герман, – холодно сказала она.
– С ума сошла? – тихо спросил Алекс. – Это же конец.
– Это начало, барашек. Начало. Сколько можно барахтаться в лягушатнике? Я взрослая девочка. Очень взрослая. Я просто супердевочка! Во мне полным-полно механической дряни. – И, как пощёчина: – Меня уже мальчики ебли. Да ведь?
– Вика, – он подавился её коротеньким именем. – Можно, я – к тебе? Пусть ты будешь хотя бы не одна.
– Я не одна. Со мной мама и папа.
– Так это они?.. Германа?..
– А ты что думал, Санёк? Шарить по чужим шкафам – твой грешок. Не мой… Да, он, – сказала она куда-то вбок. А затем: – Санёк, с тобой хочет переговорить папа.
Да только Алекс с Викиным папой говорить не собирался. Он махом отключил телефон и торопливо выковырнул аккумулятор. Во рту, откуда ни возьмись, возник железисто-мятный привкус. Опять. Если он не заторчит в ближайшие часы…
Он вставил батарейку на место и позвонил господину Вивисектору, предпочитающему, впрочем, чтобы подопытные зверушки называли его другом и Наставником, а себя – учениками. Для этого хватало нажать всего две кнопки.
С тем разговор вышел и вовсе бестолковым. Алекс кричал, что это он, Наставник, заразил его погаными железяками, затянул, превратил в монстра, а сейчас бросил из-за какой-то ерунды, бросил дохнуть в одиночестве – ведь для людей он стал прокажённым. Вивисектор спокойно и взвешенно парировал. Говорил как всегда умненько. Красивенько. Гладенько. Завораживал, опутывал. Твой выбор… Твоё будущее… Ты вышагнул из кокона, из коросты; да – это боль, но… Прекрасные крылатые создания и черви… Если не любить, то хотя бы жалеть…