Открытие медлительности

Надольный Стен

— Что подумает Нельсон?

Обе важные фразы Джон взял себе на заметку для ночных упражнений, в течение дня к ним прибавилось еще несколько сложных слов: шкимушгар, кренгельс-строп, путенс-вант-юферс, бакштаг-краг. Он заранее составил вопрос, который задал потом после вечернего рома. В ответ он услышал, что датчане уже несколько недель кряду занимаются усилением береговых укреплений Копенгагена и вроружают свои корабли.

— Или ты полагаешь, что они сидят сложа руки и ждут, когда мы появимся, чтобы принять участие в заседании городского совета?

Джон не сразу понял смысл ответа, но не смутился. Он знал, как с этим управляться. Если ответ имеет форму вопроса и сопровождается повышением тона в конце, он автоматически вставлял: «Разумеется, нет», что вполне устраивало собеседника, который обыкновенно на этом и успокаивался.

К вечеру они прибыли на место. Ночью или ранним утром

будет произведена атака на датские корабли и батареи. Вполне возможно, что сегодня появится Нельсон, чтобы все осмотреть. И что он подумает?! Остаток дня прошел в суете, с криками, сбивающимся дыханием, гудящими ногами, но без страха и гнева. У Джона было полное ощущение, что он нисколько не выбивается из общего ритма, ибо он всегда заранее знал, что может произойти в следующий момент. Если нужно отвечать — «да» или «нет», получил приказ — беги либо вверх, либо вниз, человек на пути — либо сэр, либо не сэр, только вот головою он все время задевал какую-нибудь снасть. Он вполне удовлетворительно справлялся со всем. Появилось еще одно сложное новое слово, которое предстояло выучить: Трекронер. Это самая мощная береговая батарея Копенгагена. Когда она вступит, тогда и начнется битва.

Нельсон так и не появился. Орудия на нижней палубе были готовы к бою, огонь в печке потушен, песок насыпан, и все расставлены по местам в соответствии с предназначенной им ролью. Матрос, стоявший у самой пушки, отчего-то все время скалил зубы. Бомбардир рассматривал свои ногти, ритмично сжимая и разжимая при этом пальцы. На средней палубе раздался чей-то крик:

— Знамение!

Все головы повернулись к тому, кто кричал. Он показывал назад, но там ничего не было видно. Никто не сказал ни слова.

Многие из тех, кто уже побывал в сражениях, с напряжением ждали начала битвы: кто-то нервничал, кто-то замер в оцепенении. Джон наслаждался. Это был один из редких моментов, который безраздельно принадлежал ему, ибо он мог позволить себе не обращать внимания на быстрые движения и звуки и полностью отдаться происходящим вокруг него изменениям, которые, в силу своей неспешности, оставались почти недоступными восприятию других людей. В то время как остальные жили уже занимающимся днем и пушками Трекронера, он с упоением созерцал движение луны и еле уловимые перекаты облаков на почти что безветренном ночном небосклоне. Неотрывно смотрел он сквозь пушечный порт вдаль. Он дышал полной грудью и чувствовал себя частью моря. Перед его внутренним взором проходили картины прошлого, они тянулись тихой чередой, плавно и медленно, медленнее, чем обыкновенно двигался он сам. Вот показалось семейство мачт, они прижались тесно друг к другу, а за ними — Лондон. Там, где корабли собираются вместе и спокойно стоят, никуда не спеша, — там всегда есть поблизости город. Сотни тросов, канатов, веревок закрывают собою небо растянувшимся полосатым облаком, закрывающим собою все постройки на набережной. На Лондонском мосту — толчея, здесь столпились дома, только и мечтающие о том, чтобы непременно оказаться в воде, и кажется, будто они уже изготовились к прыжку, но в последний момент отчего-то замешкались. Некоторые же храбрецы все-таки решались, и стоило отвернуться, как кто-нибудь из них обязательно срывался вниз. У этих лондонских домов совсем другие лица, чем у него в деревне. Напыщенные, неприветливые, подчас чванливые, а иногда и просто мертвые. А еще он видел, как горели доки, и даму, которая подъехала к магазину и потребовала, чтобы ей подносили платья прямо к карете, потому что ей не хотелось выходить, она боялась испачкать себе туфли. В лавке полно было других покупателей, но продавец невозмутимо стоял подле кареты, вежливо и любезно отвечая на все вопросы клиентки. Он был таким спокойным, что Джон его тут же записал себе в союзники, хотя в глубине души и подозревал — этот человек скорее из породы быстрых. Его терпение было особого рода, терпение торговца, — приятное, но по природе своей совсем чужое.

Еще в карете сидела барышня. Белорукие, худенькие, стеснительные, рыжеволосые английские барышни принадлежали к тем восьми или десяти причинам, по которым стоило держать глаза открытыми. Томас потащил его дальше, по обыкновению всех старших братьев, которые вынуждены присматривать за младшими и от нетерпения впадают в ярость. Ему была куплена треуголка, затем синий сюртук, туфли с пряжками, морской сундук и кортик. У волонтеров первого класса экипировка шла на свой счет. Они поднялись на самый верх памятника на Фишстрит - хилл, Джон насчитал триста сорок пять ступенек. Весна выдалась холодная, повсюду пахло дымом от угля. Вдалеке виднелись замки, крепко уцепившиеся за зеленые парки. Какой-то эпилептик попался на глаза, он то тряс головой, то вдруг застывал, устремив оцепеневший

взгляд неведомо куда. На дорогах нынче неспокойно, услышал он от кого-то, разбойники балуют, но это ничего, в Тайборне для них приготовлена виселица. Мичману, сказал старший брат, подобает вести себя как джентльмену. На базаре они застали какую-то свару. Ругались из-за рыбины, которую продавец вроде как утяжелил обманом, а может быть, и не утяжелил.

Верхушки мачт были видны отовсюду, от брамреев и выше. Бесчисленные городские трубы скрывались где-то под ними. Как могут перемещаться корабли по морю при помощи ветра, сообразуясь с хорошо продуманными планами, понять было практически невозможно, даже если ты выучил наизусть весь «Практический навигатор» Моора от корки до корки. Ходить под парусами, в этом было что-то царственное, недаром ведь и корабли выглядят подобающим образом. Он-то знал, сколько требуется усилий, прежде чем заиграет под ветром вся эта красота. Сначала нужно построить корпус, подогнать детали деревянной обшивки, вогнутые, выбранные, зашплинтованные, скрепить болтами, затереть, проконопатить, просмолить, раскрасить, а кое-где и скрепить медными пластинами. Благородное достоинство корабля шло от множества использованных на его строительство материалов и от вложенных усилий.

Бабах!

Это Трекронер, сражение началось!

Вести себя как подобает джентльмену. По возможности не путаться под ногами, особенно рядом с пушками. Быстро перемещаться с орудийной палубы на корму и обратно. Пытаться понимать приказы с первого раза; если не получается, тут же требовать повторения.

— Смотрите, братцы, — воскликнул офицер с вытянутым черепом, — нам ни к чему, чтоб вы тут голову сложили за отчизну! — Пауза. — Пусть лучше датчане умирают за свою!

Грянул смех. Вот как надо поднимать боевой дух! В остальном же сражаться оказалось довольно трудно. Беспрестанно палили пушки, трекронерские и другие. Тому, кто всегда реагирует на все с некоторым опозданием, сориентироваться в такой обстановке не просто, голова начинает идти кругом. Хуже всего, когда били с собственного борта. Корабль всякий раз будто подпрыгивал на месте. Дальше все шло своим заведенным порядком, в котором для него как будто ничего не было нового. Джон давно уже выучил его. Только вот цель этого порядка теперь заключалась в том, чтобы наслать на противника хаос, каковой незамедлительно возвращался назад, и в этом возвращении была та самая внезапность, которую Джон так не любил. Одно мгновение, и вот уже на черной пушке зияет отвратительная рана, глубокая рваная борозда, будто по металлической поверхности прошлось невесть откуда взявшееся гигантское орало. Эти омерзительные переливы зияющей металлической раны надолго врезаются в память. Сейчас на корабле нет никого, кто находился бы в вертикальном положении. Кто из них сумеет подняться? Каждый знал, что ему нужно делать, движения доведены до автоматизма, но где теперь те, кто должен быть всегда наготове. Половины из них не стало. Кроме того, беспокоила кровь. Ее было так много, что смотреть на нее без тревоги было нельзя. Раз она вылилась, значит, кому-то ее теперь не хватает, она вытекала из людей и разливалась рекой.

— Не зевать! К орудию!

Это был тот, кто давеча кричал «Знамение!». Пушечный порт неожиданно изменил свой привычный вид. Он стал значительно шире. Недостающие фрагменты разлетелись в щепки, засыпав собою тела на средней палубе. Кому они принадлежат?

Поднявшись на верхнюю палубу, он узнал, что три корабля из двенадцати сели на мель, «Полифем», однако, был еще на ходу. С борта соседнего судна валил белый дым. Эта картина так и застыла у Джона перед глазами. На «Полифем» обрушился целый шквал деревянных обломков, они летели со свистом, вращаясь и падая. Тревожно было Джону видеть то, что даже офицеры, которые обыкновенно сохраняют спокойствие и по заведенному порядку никогда никому не уступают дороги, даже они, забыв обо всяком достоинстве, отскакивают в сторону. Разумеется, они действовали совершенно правильно, но это их действие оттого не переставало быть неприличным. Перемещаясь с палубы на палубу, Джон продолжал передавать приказы.

Теперь все переходы выглядели совершенно по - новому. Какие-то обломки торчали прямо из стены, с потолка свисала оторвавшаяся балка, качаясь на уровне человеческого роста. Поскольку Джон не умел отклоняться от намеченного курса, а останавливаться тоже не мог, то в результате он весь покрылся ссадинами, царапинами и синяками, которыми его наградил разваливающийся на части корабль. Вид у него был, наверное, геройский. Он старался в любых обстоятельствах вести себя как джентльмен. Без одного глаза можно спокойно жить, у Нельсона вон тоже только один. Что думает сейчас Нельсон? Стоит, вероятно, где-нибудь на корме «Элефанта». Нельсон знает наверняка обо всем и вся.