Открытие медлительности
Шрифт:
Скоро у них появится новый учитель, молодой человек по имени Бернеби. Будет, наверное, вести математику.
Навигация: в Лауте это слово употреблялось применительно к каналу, соединявшему Лад и устье Хамбера. Это же курам на смех! А ведь море тут недалеко, полдня ходу. Поговорив с Загалсом, Джон устоял перед искушением. Он будет лучше поджидать Мэтью.
Может быть, еще удастся уговорить Тома Баркера пойти с ним на флот.
В свою тетрадь Джон записывал теперь только английские фразы для каждодневного пользования, разнообразные объяснения своего поведения и особого восприятия времени, которые он мог бы в случае необходимости выложить как бы между прочим.
Аткинсон и Хопкинсон ездили с родителями
— А как иначе, так всегда бывает, — вежливо сказал на это Джон.
Он был разочарован. Нет, Аткинсон и Хопкинсон не составят славы морской державы!
У Эндрю Бернеби была мягкая улыбка. В первый же день он сказал, что всегда готов к услугам и доступен для всех, особенно для слабых. Вот почему Джон часто видел, как тот улыбается. Всякий раз в новом учителе чувствовалось какое-то напряжение, оно и понятно, ведь у того, кто доступен всем, всегда мало времени. Бернеби не склонен был назначать своим ученикам телесные наказания, но честолюбиво притязал на время, используя его сообразно своему представлению о пользе. Песочные часы были отправлены в отставку. Счет на уроках шел на минуты и даже на секунды. Ответы на его вопросы должны были поступать через приличествующий отрезок времени, которому он устанавливал, тайно или явно, свой предел, и то, что не выдавалось своевременно, догонялось потом после уроков. Джон никогда не укладывался в отведенные рамки и частенько, когда другие уже давно ушли вперед, отвечал невпопад на вопрос, поставленный ранее, ибо ничто не могло удержать его от того, чтобы додумать все до конца и найти решение, даже если оно было давно никому не нужно. Над этим придется поработать. Он записал в тетради: «Два срока исполнения есть у всего: вовремя и с опозданием». И добавил чуть ниже: «Загалс, кн. 1, гл. 3», чтобы это выглядело как известная цитата. Он перестал прятать тетрадь под вещами, теперь она лежала у него открыто, прямо сверху. Пусть Том спокойно читает. Только неизвестно, будет ли он читать.
В воскресенье, на День святых жен-мироносиц, шел дождь. Вместе с Бобом Крэкрофтом Джон отправился на ярмарку. Вода стекала струями с палаток, под ногами хлюпали лужи. Нерадостно было Джону, мысли о Томе Баркере не оставляли его в покое. Если представить себе, думал он, что идеальный человек был не только в Греции, но есть и сейчас, то этот человек должен быть ладным и статным, с тихим смехом и дерзкими повадками, как у Тома. На Тома он смотрел теперь с восхищением, сам же себе казался уродцем. Как он ходит, например: идет, ногами загребает, глаза выпучены, голова набок, как у бродячего пса. Его движения будто приклеивались к воздуху, а в каждом произнесенном им слове слышался звук топора. В те редкие минуты, когда был повод посмеяться, он смеялся, но никогда не умел остановиться вовремя, и смех его всегда звучал слишком долго. И голос его стал каким-то осипшим, словно у него внутри завелся петух. В море это все не будет иметь никакого значения. А тут еще новость, это странное разбухание, разбухнет и долго не проходит, и никогда не знаешь, в какой момент тебя это настигнет. Не нравилось все это Джону.
— Обычное дело, — сказал Боб. — Откровения, глава третья, стих девятнадцатый: «Кого Я люблю, того обличаю и наказываю».
Очередное доказательство того, насколько непонятна Библия. Стеклянными глазами смотрел Джон на ярмарочную суету, уставившись
— Сколько денег угробил! — причитал он, — Ведь дороговизна-то какая, за все вдвойне платить пришлось, а издатель, он что, молчит и в ус не дует! Эх, плакали мои денежки!
Неподалеку от него показывали волшебный барабан. Барабан был насажен на палку, и, если его крутануть, картинки внутри приходили в движение. Сквозь прорези было видно, как Арлекин и Коломбина, нарисованные друг против друга, начинают идти, чтобы в конце концов встретиться. Здесь все происходило слишком быстро, Джон чувствовал, что его головы сегодня на это не хватает. Он снова вернулся к Спейвенсу, потому что тот говорил достаточно медленно. Он выдавал каждое слово по отдельности, как будто вынимал отдельные картинки, которые потом прикреплялись на стену.
— Бог — это мир! — выкрикивал он. — А что Он нам посылает? Войну и дороговизну!
Он высунул из-под полы свою увечную ногу, культю с прилаженной к ней деревяшкой, гладко обструганной и навощенной.
— Дорогие победы посылает Он нам, чтобы испытать нас еще больше!
После каждой фразы он топал своей деревяшкой и вытоптал уже целую ямку. Грязные брызги разлетались во все стороны от его ударов и попадали собравшимся вокруг него зевакам на чулки.
— Мне кажется, он не слишком объективен, — прошептал Боб Крэкрофт и увлек Джона за собою, продолжая что-то говорить. Он говорил о себе.
Джон был благодарным слушателем, и за это его даже начали ценить, особенно потому, что он всегда переспрашивал, если чего-то не понял. Даже Том однажды сказал:
— Если ты что-то понял, то понял как следует.
Джон обдумал смысл сказанного и ответил:
— Во всяком случае у меня не бывает такого, чтобы понять что-то слишком рано.
Сегодня Джон был плохим слушателем. На другом конце ярмарки он обнаружил модель фрегата в человеческий рост, с черно-желтым корпусом, со всеми полагающимися пушками, со всеми реями и вантами. Модель стояла у палатки вербовщиков, набиравших матросов на военные корабли. Джон досконально изучил все до мельчайших подробностей и по поводу каждой детали задал не меньше трех вопросов. Дежуривший офицер через час не выдержал и уступил место другому, сам же отправился передохнуть.
Вечером Джон записал в тетрадь: «Два друга, один быстрый, другой медленный, они обошли весь свет. Загалс, кн. 12». Написал и положил на полку к Тому.
Они сидели на берегу Лада, у мельницы, вокруг ни души, только по временам по деревянному мосту проезжала со скрипом телега. Том свесил одну ногу в воду. Его ноги, какие они красивые! Он сказал:
— Они вчера обсуждали тебя и даже поссорились.
Сердце гулко колотилось в груди. От его ударов перехватывало горло. Интересно, прочитал ли Том его «Примечательные фразы»?
— Бернеби сказал, что у тебя хорошие задатки, что ты отличаешься послушанием и что тебе нужно учиться дальше. А доктор Орм сказал, что ты все берешь зубрежкой и что древние языки это не для тебя. Он хочет поговорить с твоим отцом, чтобы тот отдал тебя в ремесло.
Том подслушал случайно их разговор в трактире.
— Я не все понял. Обо мне они не сказали ни слова. Да, и еще. Тебе интересно?
— Очень, — ответил Джон. — Благодарю за старания.
— Бернеби сказал, что у тебя хорошая память. А потом он еще что-то такое говорил о свободе, свобода, дескать, это только промежуточный этап. Не знаю, имело ли это отношение к тебе. Он все кричал: «Ученики любят меня!» Разошелся так. Доктор Орм тоже сердился, но не очень кричал. Слышно его было плохо, я не все разобрал, вроде он говорил о «равенстве» и о «человеке», о «богоподобном» и что Бернеби еще не созрел. Или время не приспело.