Открытие мира (Весь роман в одной книге)
Шрифт:
Яшку и Катьку похвалили, и Шурка на некоторое время стал самим собой, переглянулся с Катькой, и та от полноты счастья показала ему язык. Яшка не пошевельнулся, сидя спиной к другу, только лохмы свои опустил пониже, притворщик, а у самого даже шея покраснела. Таракану попало за ошибки, но лошади действительно его вывезли, — Григорий Евгеньевич показал картинки всему классу.
О чем только не написано сочинений: про клад, который нашли беженцы — плотники на станции, когда перестилали пол в трактире, — вынули полный кувшин старинных медных денег; как нынче летом задрали корову в Заполе волки; о поездке в гости к дедушке Митрию по чугунке; о том, что гадюку можно за хвост взять, если перешибить ей хребет палкой;
Чем меньше становилась стопочка тетрадей на учительском столе, тем больше волновался Шурка. Он догадывался и не смел верить тому, что подсказывало замиравшее сердце. «Не может быть… не может этого быть, — растерянно твердил он про себя. — Наверное, Григорий Евгеньевич по ошибке не туда мою тетрадку положил…»
В руках учителя остались последние две тетрадки. Шурке стало жарко.
— Не знаю, что сказать о сочинениях… Олега Быкова и Шуры Соколова, — задумчиво промолвил Григорий Евгеньевич, потирая лоб. — Оба сочинения хороши… очень. Право, не знаю, которое лучше.
— Санькино! Санькино! — поспешно закричал на весь класс Яшка.
— Откуда ты знаешь? — спросил учитель.
Дружище Петух засопел и запыхтел, но придумать в ответ ничего путного не мог.
— У Шурки всегда лучше всех, — тоненько сказала Катька и потупилась.
— Вот как! — рассмеялся Григорий Евгеньевич.
С ближней парты, где сидели Тихони, долетел шепот:
— Невеста без места, жених без порток!
Шурке нечем было дышать. Он ослеп. Но голова работала шибко. «Всегда этот Двухголовый встает мне поперек дороги. Что за наказанье! — думал он. — Пускай бы написал лучше всех кто-нибудь другой, не так было бы обидно. Везет богачу… Всем им, богатым, всегда везет, живется хорошо. Задерет теперь нос Двухголовый, и не подходи. А чего Катька сунулась? Задразнят Тихони, только этого и не хватало… Не минешь драться в большую перемену».
— Нуте — с, вот что мы сделаем. — Сказал учитель, помолчав. — Я прочитаю вам оба сочинения, а вы сами решите, которое лучше.
Ребята дружно согласились и затихли.
Григорий Евгеньевич развернул тетрадь Олега.
С первых же слов Шурка понял, что Двухголовый и на этот раз написал очень хорошее сочинение про гулянье в Тихвинскую нынче летом. Олег ничего не выдумал, рассказал одну правду. Шурка торчал на гулянье и сам все это видел.
Плоха была Тихвинская в прошлом году, а нынче оказалась еще хуже. У церковной ограды не белели заманчиво полотняные палатки торговцев. В роще, у школы, не сверкала круглая радуга, не гремел бубен, не слышно было гармони. Бабы, девки, ребята ходили скучные, вялые, словно связанные веревками, все шарили по сторонам глазами — не удастся ли где купить что-нибудь праздничное, положенное издавна в престольный день Тихвинской божьей матери. Но купить почти ничего было нельзя.
Правда, Устин Павлыч выставил пудовик с подсолнухами, невесть как сохранившимися в его лавке, но Шурке с Яшкой и горсточки не досталось, расхватали бабы и девки и такую давку устроили, что ребята еле выбрались живыми. В довершение всего Шурка в толкотне потерял двадцать копеек. Это была не серебряная денежка и даже не медные пятаки, которые можно для сохранности спрятать в рот, за щеку, — нет, это была бумажная марка, точь — в–точь какую наклеивают на письмо. Она прилипла к потной Шуркиной ладони, он перестал ее чувствовать, забылся, раскрыл ненароком, должно, кулак, и марку сдуло ветром. Ну и деньги! Потерял —
Просвирня торговала ржаными, из солода, пряниками, которые в рот не лезли, до того были горькие. Вместо клюквенного кваса продавали можжевеловое сусло. Экая невидаль! На столике — вертушке, памятной по проигранным полтинникам, нынче не взирал на гуляк начищенный, в медалях, что генерал, медный самовар. У корявой березы не рылась в охапке гороховины пятнистая, с отвислым выменем корова, значившаяся в выигрышах нумером первым. Даже зеркальных сахарниц не было видно. Бог с ними, все равно класть в них нечего. Лежали на столике иголки, коробки с пудрой, деревянные гребни и банки с ваксой. Рука не поднималась, чтобы крутнуть палку с перышком у стола — вертушки.
Хотелось посмотреть парня в бархатном картузе, с черным ящиком, в котором лежали под стеклом настоящие золотые часы, брошки, кольца, и можно было выиграть любую, по вкусу, вещь, если удачно кинуть кости. Пускай жулит парень, в конце концов, и его можно обыграть, если не позволять ему кидать кости из рукава. Но парня с черным ящиком не было на гулянье. Яшка помянул добрым словом даже старика в парусиновом балахоне и колпаке с кисточкой, который метал прежде на опрокинутом ящике огромные, как кирпичи, конфетины с глазастыми красавицами, картинками вниз, приговаривая: «За головку — так, за юбочку — пятак…» Сколько тогда Катька выиграла больших сладких конфетин! А они, глупые, еще не хотели пробовать, такие были сытые. Попадись сейчас хоть одна конфетина — ого, как бы славно полакомились!
Шурка и Яшка сбились с ног, разыскивая сахарные куколки, губные гармошки, китайские орешки, перочинные ножики с костяными ручками, леденцы… Ах, да что там вспоминать! Не только игрушек и гостинцев не оказалось на гулянье — и пьяного мужика не встретили ребята. Не Тихвинская, один срам.
Обо всем этом и о многом другом, не кривя душой, поведал в своем сочинении Олег Двухголовый. Он даже припомнил, как выиграл Митька Тихоня в «счастье» тоненькую серую книжечку про германского царя Вильгельма и, раздобрившись, дал почитать ребятам. Все узнали, что кайзер Вильгельм живет во дворце, сложенном из черепов, к нему каждую ночь приходит смерть с косой, а он прячется от нее, но скоро смерть поймает Вильгельма, и тогда война кончится и русские победят.
Не забыл Олег и карусели — единственной отрады на праздничном гулянье. Он здорово описал, как катался на деревянном медведе и чуть не упал, потому что у него закружилась голова. Олег, конечно, допустил большую ошибку, не сказав, какая богатырская сила вертела карусель под звон стеклянных украшений и вой шарманки. Ну, да это простительно. Откуда Двухголовому знать, что карусель вертели Яшка, Катька Растрепа, Колька Сморчок, Шурка и другие ребята, заключившие тайный уговор с хромым хозяином и его толстой, бородатой, похожей на мужика женой. Уговор был такой: крутить карусель, когда хозяева отдыхают, и за это потом кататься бесплатно.
Хозяин и хозяйка отдыхали часто. Ребята лезли под карусель и там, в духоте и мраке, по звонку, толкали поперечное бревно, на котором, оказывается, держался вертящийся пол с нарядными конями, замечательными, почти всамделишными львами, медведями и прочими чудесами. Поначалу очень трудно было сдвинуть бревно с места, но потом оно ходило легко, знай беги за ним, упираясь плечом или грудью. Вылезали ребята из-под карусели мокрые, точно из реки, с гордостью забирались кто на коня, кто на льва, по желанию, отдыхали и кружились с визгом и смехом. Только больно скоро хромой хозяин и бородатая хозяйка прекращали это захватывающее путешествие, и надо было снова лезть под карусель, толкать бревно.