Открытие мира

Смирнов Василий Александрович

Холодно Шурке, вздрагивает он и ежится.

– Как думаешь, - осторожно спрашивает он приятеля, - покойники ничего не видят? И не слышат?

– Вона! Почище нас с тобой.

– Значит, и дядя Игнат... сейчас нас... видит и слышит?

Яшка перестает свистеть. Темными пятнышками проступают на его побелевших щеках веснушки.

– Да... ежели он... за нами пошел, - шепотом отвечает Яшка.

Они тихонько оглядываются и крестятся.

– Царство ему небесное!
– громко, уважительно говорит Петух.

Шурка повторяет за ним:

– Царство небесное... дяденьке Игнату.
– Становится

полегче и не так холодно.
– А мы, Яша, с тобой умирать не будем. Эге?

– Дурак! Это старые умирают. А мы - маленькие.

– А помнишь... Васютка Барабанов умер?

– Ну и что?

– Так ведь он тоже маленький был... трех годков.

Яшка остановился, подумал.

– Он не умер, - сказал Петух убежденно.
– Мне мамаха сказывала Васятку ангелы на небо унесли.

– А нас... тоже могут... унести?

Яшка выразительно свистнул.

– Ты яблоки у Быкова в саду воровал?
– насмешливо спросил он.

– Воровал.

– В великий пост молоко хлебал?

– Немножко...

– Ну так как же тебя могут ангелы на небо унести? Ты - грешник... И я - грешник... Я даже сметану в пост пробовал.

Шурка облегченно вздохнул.

– Это хорошо... Мне что-то не хочется на небо. А тебе?

– И мне не хочется... Давай пеклеванник есть?

– Давай.

Друзья набивают рты пеклеванником. Идут молча, изредка еще пугливо оглядываются. Но в просторном поле одни пахари да грачи, а в небе солнце и жаворонки. Бормочет по-прежнему ручей в овраге, и тропинка бежит по жнивью, ведет ребят все дальше. Ветер усиливается, приятно холодит лицо, и за крутояром, как всегда неожиданно, сквозь зеленую дымку ольшаника рыжеет Волга, затопившая кусты и камни.

И Шурка с Яшкой, жуя пеклеванник, начинают петь без слов, сперва тихо, словно про себя, потом громче и громче, и вот уже они горланят на все поле, и жаворонки подтягивают им.

Глава VII

СКАЗКА ПРО СЧАСТЛИВУЮ ПАЛОЧКУ

Домой Шурка возвращается поздно вечером.

От рубашки и штанов пахнет дымом костра. Саднят царапины на икрах. Пятки за день так отстукал - не ступишь. Устал Шурка. И мочи нет, как есть хочется.

Он бредет дорогой, потому что тропой одному идти боязно. В поле человека не видать, и грачи и жаворонки куда-то подевались. Чернеет пашня, каждый бугорок на ней шевелится волком - лучше не смотреть по сторонам.

Еще пожаром пылает небо за Глебовом, розовато-светло в поле, а над Шуркиной головой уже зажглась первая звезда. Она подмигивает ему, ободряет: не робей!

Да он и не собирается робеть. В его ушах звенит Яшкин пронзительный свист, в глазах волнуется мутная вода, качает поплавки и удилища дяди Оси. Не разберешь - то ли клюет, то ли не клюет. Во рту сладко от земляных орешков. И откуда они берутся в иле, под корягами? Летом не сыщешь, а весной где ни копни - орех торчит.

Здорово они с Яшкой Петухом барчат обдурили: дали по махонькой горстке орешков, а в обмен отхватили краюху сдобного ситного. Да какую! Наверное, врут барчата, что им за выпитое молоко деньги платят. Как выпил стакан, так и получай десять копеек. Подумать только - гривенник! Вот бы Шурке так у матери деньгу огребать! Он сейчас, на голодное брюхо, может целую кринку молока выдудить, а то и две. Сколько же это будет копеек?.. И ружье дали

подержать, все за те же орешки. Скользкая ложа у ружья, а курок железный, как и думал Шурка. И ни одного грача не убили барчата, вот дурачье!

Постой, привезет батя ружье Шурке, он не то что грачей - настоящих уток-кряковок настреляет. Если бы эта сердитая девка в белом фартуке и чепце не прогнала их, показали бы они с Яшкой, что такое настоящие охотники!.. А зря он не набрал орешков на дорогу.

Шурка пробует, ступая на цыпочки, идти быстрей. Осталось ему одолеть гумно, шоссейку, а там и до дому раз шагнуть. Чтобы сократить дорогу, он, набравшись духу, бредет гумном напрямик, стараясь держаться подальше от сараев. Темные, с лохматыми соломенными крышами, они вырастают на каждом шагу. Словно бы днем здесь и сараев было меньше, в коронушки играли прятаться некуда. А теперь куда ни повернешь - на сарай наткнешься, и в каждом (это Шурка знает наверное) домовой сидит, поджидает гуляку. Только зазевайся, близко подойди - лапищу протянет, в сарай уволочет - и поминай как звали.

Не дыша крадется Шурка гумном.

Вот - слава тебе!
– обойдены благополучно Апраксеин сарай и рига Косоурова, сарай бабки Ольги и новый амбар глухого Антипа. Осталась последняя, Сморчкова сараюшка. Крыша у нее провалилась, жерди торчат в небо, хоть скворечницу вешай. Наклонилась сараюшка набок, подпирается бревном, словно костылем, пальцем тронь - вот-вот, кажется, грохнется на землю. Да в такой развалине и домовой жить не станет!

Шурка смело идет мимо Сморчковой сараюшки.

И вдруг на тебе - из-за угла прямо на Шурку выскакивает домовой. Будто копна валится, орет и сопит домовой от радости, лапищами длинными машет: попался, попался!.. И сразу перестают болеть пятки, и есть не хочется, и усталости как не бывало.

Ветром мчится Шурка обратно в поле. Надо бы в сторону повернуть, к избам, да не догадался сразу, а теперь некогда. Гонится домовой, за пятки хватает. Вот когда Счастливая палочка позарез нужна! Это тебе не сон с волками. Никто на руки не возьмет, не разбудит, не жди спасения...

Кричит Шурка, а крику не слышно. Колотится сердце, в голове стучит, подкашиваются от страха ноги... Нет, не убежать от домового!

Налетел Шурка со всего маха на изгородь, упал, вцепился дрожащими руками в жерди, тянется изо всех сил, а перескочить не может. И слышит он, как трещат жерди, лезет к нему нечистый и бормочет:

– Утоплюсь!.. Утоплюсь!..

Поднял голову Шурка, перевел дыхание, и такая обида его разобрала кажется, легче бы ему сейчас смерть от домового принять, чем эту противную Марью Бубенец встретить. Шляется по гумнам ночью, как корова беспутная, только добрых людей пугает.

– Да топись!
– кричит Шурка, тяжело дыша и собираясь плакать. Пожалуйста, топись... Кто тебе мешает?

Прихрамывая, он тащится опять гумном и не обращает больше внимания на сараи.

Дома ждала Шурку радость. На ступеньках крыльца сидела бабушка Матрена и ощупью чистила картошку.

– Бабуша!
– кинулся Шурка к крыльцу.
– Башмаки принесла, да? А я и не видел, как ты прошла!

– Ну еще бы видеть! Ты, баловник, незнамо где носишься. Нет чтобы встретить слепую старуху... Где ты тут?
– ласково ворчит бабушка, растопыривая руки.