Открытый счет
Шрифт:
— Да, интересно, чёрт побери, попробуем!
Бурцев подтащил стул к аппарату и уселся рядом с Зубовым.
— Живым вернусь, напишу матери, мать ты моя родная, твой Васька уже звонил в Берлин, в хату самого Гитлера.
Лицо Бурцева сияло. Возможность поговорить с Берлином отсюда, из затерянной в чаще лесной сторожки, казалась и невероятной и удивительной. Возбуждённое любопытство светилось в глазах других разведчиков. Зубов, откашлявшись и сделав серьёзное лицо, снял трубку.
— Дайте мне Берлин и соедините с бургомистром, — строго произнёс
— Секунду, соединяю.
— Алло! — отозвался в трубке отчётливо слышимый голос секретаря бургомистра. — Багге слушает, — сказал он Зубову.
— Мне бы господина бургомистра.
— Он отсутствует, может быть, я могу быть вам полезен?
— Хорошо, потолкуем с вами. Как дела в Берлине, как настроение?
— Кто говорит?
— Бургомистр Шведта, — нашёлся Зубов.
— Дела средние. Говорят, что они там, за Одером, готовят новое наступление.
— Да уж ударят, наверно, и крепко.
— Мы готовимся к отпору, все, как один! — на всякий случай заверил Зубова секретарь Багге, чтобы „бургомистр Шведта“ не отыскал и его голосе никакой слабости или неверия в победу.
— Понятно, понятно.
— А как у вас дела? — спросил Багге.
— Неплохо. Русские разведчики проникают за Одер, берут пленных.
— Вы шутите, бросьте глупые шутки, я пожалуюсь господину бургомистру.
— Жалуйтесь хоть самому Гитлеру.
— ?! Кто это говорит?
— Советский офицер. Скоро увидимся. Тогда продолжим разговор лично. До скорого свидания, герр Багге, до свидания в Берлине.
Зубов опустил трубку на рычаг и отёр ладонью пот, выступивший на лбу, словно бы эта трёхминутная беседа стоила ему большого физического напряжения.
— Ну вот и поговорили с Берлином, моральная зарядка получена, — сказал Зубов. — Можно, ребята, двигаться дальше.
Но Бурцев всё же ещё раз снял с рычага трубку, ему хотелось самому послушать гудение на линии, шорохи и обрывки чужой, резкой, словно бы дерущей ухо речи и усталое, полусонное бормотание телефонисток, поддерживающих связь Берлина с городами Западной Померании. Затем он порвал провод.
…Перед уходом из домика лесника вся группа Зубова переоделась в штатское, а своё военное обмундирование Зубов, Бурцев и Вендель передали тем, кто к утру должен вернуться в свои траншеи.
Штатская одежда показалась Бурцеву удивительно лёгкой, попахивала молью, чёрт те знает, откуда её раздобыли тыловики со склада, рукава пиджака оказались длинноватыми. Да и брюки немного жали в паху. Он впервые переодевался в штатское на фронте, и, должно быть, от этого Бурцева не покидало странное ощущение какой-то случившейся в его судьбе перемены и вспоминалась вольная довоенная жизнь, которой „пахла“ эта гражданская одежда.
…Лесник показал разведчикам направление, по которому, обходя Шведт, можно было пройти южнее города. Однако он подтвердил опасения Бурцева, что многие дороги здесь заминированы. Кроме того, немцы, замаскировав, установили ещё и проволочные заграждения
Бурцев слышал, как майор предупреждал:
— Если почувствуешь, что сбился, лучше остановись, и ещё раз выверим маршрут.
— Мне, товарищ майор, не надо повторять такие вещи дважды, — ответил Сергей.
— Но всё-таки учти, — заметил Зубов.
Сергей вздохнул с чувством уязвлённого самолюбия, негромко подал команду „Вперёд!“, и разведчики, как и шли раньше, в затылок друг другу, шаг в шаг, тронулись по лесной тропе.
Прошло ещё полчаса. Лес то редел, прерываясь небольшими полянами, где ноги тонули в мякоти бугорчатых, чавкающих под ногами кочек, то снова густел, и узкая тропа, пробитая впереди идущими, петляла между деревьями.
Луна часто уходила за тёмно-серые тучи и подсвечивала их изнутри, отчего тучи просветлялись и плыли по небу как бы на лёгкой серебристо-шёлковой подкладке. А в лесу после этого становилось темнее и глуше, и хруст раздавленных сапогами сучьев, шорох прошлогодней свалявшейся листвы казался в темноте более громким.
Разведчики не курили, не зажигали карманных фонарей и без особой нужды не шептались. И хотя они уходили всё дальше от Одера, состояние тревоги и ежесекундной готовности ко всяким неожиданностям не ослабевало.
Бурцев, шагавший в середине цепочки, не видел Сергея Свиридова, который, как командир группы сопровождения, шёл первым. Он только иногда слышал его команды, шёпотом передаваемые по цепи: „Взять левее или правее, пригнуться“, когда ветки низко нависали над тропой, а иногда и хлестали по лицам разведчиков, иди же по тревожному возгласу: „Под ноги“ — пристально всматриваться в землю, опасаясь ям, колючей проволоки или мин.
Когда идёшь в середине цепочки, не надо особенно напрягать внимание, обо всём тебя предупреждают впереди шагающие, и Бурцев, внутренне посмеиваясь, слово за словом вспоминал так позабавивший всех разговор по телефону из лесной сторожки с секретарём бургомистра Берлина. Поэтому он не заметил, как голова их маленькой колонны вышла из леса к опушке, откуда были видны крайние дома какого-то селения.
Бурцев только почувствовал, что группа внезапно и как-то тревожно остановилась, и это состояние тревоги и нарастающей опасности мгновенно, как током, прошло по цепи, проникая каждому в сердце. Через секунду тишину разорвал испуганный выкрик кого-то из разведчиков, Бурцев даже не мог узнать — чей это голос, искажённый болью и страхом?
И тут же вскрикнул ещё кто-то и ещё, и по опушке дробно раскатился громкий звон жестяных банок и бьющихся друг о друга бутылок. Звон этот был печально знаком Бурцеву, и он тут же понял, что вся эта „музыка“ привязана к замаскированной в кустах колючей проволоке, которую немцы, как ловушку, поставили у выхода на дорогу.