Открытый сезон

Осборн Дэвид

Они вернулись в хижину. Она держала Кена за руку, рука Грэга небрежно лежала на плече, а Арт шел позади, забавляясь тем, что-шлепал полотенцем по всякому понравившемуся ему заду.

Когда они пошли, гостиная сразу же заполнилась их смехом и никто не обращал внимания на Мартина, кроме того, что Грэг посадил его на цепь в кухне и велел готовить завтрак.

— Черт, парень, чего ж ты такой мрачный? Ты, наверное, закайфовал только от того, что слушал. — Это была одна из тех грубых оскорбительных насмешек, которые сходили только Грэгу. Кен и

Арт засмеялись. Даже Нэнси была вынуждена улыбнуться, Кен посоветовал ей глотнуть.

— Да ты шутишь? — сказал Грэг.

— А почему бы нет? — вскричал Арт:

Она попробовала. Неразбавленный бурбон обжигал, как огонь, и ее мучительно вырвало. Но уж пройдя внутрь, он действовал очень приятно. Они заорали со смехом. Грэг отвесил ей еще один обжигающий шлепок по обнаженному заду, а Кен поцеловал. Они все вместе оделись перед камином, потом Кен послал ее на кухню за новой бутылкой и заодно посмотреть, не надо ли чем помочь Мартину.

Мартин стоял у мойки, помешивая смесь для блинчиков. Ей было очень неловко и поначалу она его игнорировала. Она наполнила водой кофейник и поставила на кухонный стол. Потом она почувствовала, что надо заговорить. Она сказала мягко:

— Пожалуйста, не надо меня ненавидеть, Мартин. Ведь я же живу. Я знаю, что ты ненавидишь меня. У меня нет права просить тебя этого не делать, так?

Он ответил не сразу. А когда ответил, это было ужасно.

— Где ключ?

— Ключ? Какой ключ?

Она удерживала себя, чтобы не обернуться. Каким-то животным чувством она ощущала его враждебность. Оно передавалось физически, пронзая ее. Нэнси вляла несколько чашек.

Он сказал снова:

— Где он? — И схватил ее за руку, заставляя посмотреть на него.

— Какой ключ, Мартин?

— Все это ночное порхание, и это ни разу не пришло тебе на ум, да? От гаража. Чтобы я мог взять семейную машину на воскресную прогулку. — Его оскалившееся лицо приблизилось к ней вплотную, а глаза сузились от ненависти. — Вот это. — Он поднял ногу и шлепнул по кольцу на ней.

Он был прав, она не вспомнила. Она даже не подумала об этом. Внезапно она почувствовала к нему отвращение, отвращение за его напоминание о том, что ему не удалось спастись так, как ей.

— Мартин, попытайся вспомнить, где мы.

— Вспомнить? — Он хрипло засмеялся. — Ты просишь меня вспомнить?

— То, что случилось с нами. Почему я сделала это.

— А может быть, мне вспомнить, как тебе все это нравилось? И не говори мне, что это не так. Я тебя слышал. О, как тебя было слышно!

От него нельзя было укрыться. Это было ужасно. Она попыталась думать спокойно. Лгать ему бесполезно. Он сразу раскусит. Ей придется сказать правду, но надо сказать ее как-то так, чтобы не слишком распалить его. Как-нибудь.

— Когда я решилась на это, — сказала она, — я еще не знала, что мне понравится.

Он не обратил внимания.

— Не каждый день недели женщины издают такие звуки, сказал он. — Особенно такая фригидная сука, как ты!

«Боже, —

подумала она. — Так вот оно что. Его гордость!»

Она сказала нежно:

— Мартин, дорогой, поверь мне, пожалуйста. Я ничего не могла с собой поделать. Может быть, я просто была пьяна до потери сознания. Пожалуйста, помни. Я не знала! Я не знала, что все это кончится тем, что я начну получать удовольствие. Я этого не хотела. — И она прибавила, чуть не плача: — Как бы я хотела, чтобы этого не было.

Он повернулся спиной, ударившись о мойку.

— Удовольствие. Да, я сказал бы удовольствие ты получила. — Он снова повернулся. — Если бы у тебя было куда всунуть еще и четвертому партнеру, ты бы и его приняла.

Это была чистейшая ненависть. Тут что-то в ней переломилось. Что-то уходившее далеко в прошлое, к правде, которую она всегда знала, к отчаянию, которое прятала. Мартину никогда не нужно было ничего, кроме как использовать ее. И что ее отчаянная надежда избавиться от Эдди была именно надеждой и самообманом. Мартин сделал ее грязной, извращенной, такой же, как те девицы, с которыми он спал за деньги. Даже еще хуже, потому что вдобавок он еще и дурачил ее. И еще того хуже, потому что она сама лгала себе из отчаяния и ему позволяла.

Вся горечь этого, а также гнев ее на себя, поднялись в ней и ее удар по его щеке был одновременно ударом по собственной. Он прозвучал, как пистолетный выстрел. И ее внезапный озлобленный крик, словно крик совершенно незнакомой женщины.

— Ах ты ублюдок! Дешевый маленький урод! У тебя был свой шанс. И не вымещай свою грязную обиду на мне.

Он недоверчиво уставился на нее, ощупывая пальцами горящее красное пятно от ее руки. Внезапно глаза его побелели и он ударил в ответ.

Удар отшвырнул ее через половину кухни и расплескал обжигающе горячий кофе по всей стене. Бутылка бурбона разлетелась. Сквозь ужасный звон она услышала его вопль:

— Паршивая грязная шлюха!

Она ощутила вкус крови и пришла в себя. Цепь обмоталась вокруг кухонного стола, удерживая его на расстоянии, и он стоял на пределе ее досягаемости, как собака, а она за этими пределами, почти что, но не совсем. Он ухватил ее руку, выгнув верхнюю губу над зубами и с пеной у рта. Она почувствовала, что ее тащит к нему.

Грэг появился на кухне и, увидев все это, засмеялся. Он расцепил пальцы Мартина на ее руке, словно тот был ребенком, приподнял его, прижал к мойке и сильно пнул. Мартин повалился с выкриком, схватившись за бедро.

— Моя нога. Ты сломал мне ногу!

— Пошел ты. Вычисти все это, — он пнул в сторону Мартина расколоченную бутылку. — О'кей, Нэнси?

Она поднялась, зажав рукой окровавленный рот. В дверях уже стояли Кен и Арт. И Кен сказал Мартину:

— Придурок чертов! Какого дьявола ты сделал это,

Потом, Нэнси:

— И где ты только его откопала?

Нэнси всхлипывая выдавила. Мартину:

— Трус. Когда ты последний раз ударил Джин?

Тот поднялся на ноги.