Открытый сезон
Шрифт:
— Ладно, ладно! — сказал Мартин. Обида и вызов исчезли из его голоса. Она пошла в атаку, и он ретировался. Внезапно ее пронзило сознание, что большинство избалованных детей тоже бывают горлопанами. Почему прежде она не замечала этой стороны у Мартина? Это так много сразу нарушило между ними. Один такой миг, одно такое проявление и между людьми уже никогда не бывает прежних отношений.
— Что заставляет считать, что цепь предназначена для тебя? — Ну вот, наконец, она это выдавила. Она хотела сказать это с самого начала, когда Кен защелкнул кольцо на ее лодыжке.
Он промолчал, не совсем понимая. Потом резко
— Что ты хочешь сказать?
Она намеренно не отвечала. Он внезапно сел, раздраженный. Сигарета ее оставляла красную точку, когда она вынимала ее изо рта и небрежно выдыхала, выжидая.
— Черт возьми, Нэнси, что ты имеешь в виду?
Она прислушалась к страху и подозрению в его голосе и удивилась, как он мог быть так слеп, что не видел этого раньше, до того как она вынудила его.
— Я хочу сказать, что мы не первые люди, на которых они ее использовали, — сказала она.
— А кто же еще?
— Не знаю. Ведь они приезжают сюда каждый год, так?
Она почти слышала ход его мыслей. Немедленное отрицание. Это было слишком. Он не мог заставить себя признать это.
Он произнес ровно:
— Нет, здесь никого больше не было.
— Мы этого не знаем. — Она глубоко затянулась сигаретой. — Ты не можешь знать, что никого не было.
— Похищение обычно не повторяют дважды. Слишком рискованно. — Он снова лег. — Есть у тебя еще сигареты? — Он спокойно и бесповоротно отверг реальность.
— Да. — Она прикурила для него, вставила ему сигарету между пальцами. Делая это, она приняла решение. Оно заключалось о том, чтобы быть милосердной и позволить ему прятаться. Это единственное, что она могла для него сделать. А может быть, если подумать, это единственное, что она могла сделать для них обоих, хотя, она так и не думала.
— Просто не понимаю, — сказал он. — Разве что, так они делают деньги. Мужчины с женами, детьми и домами. По крайней мере, они говорят, что женаты и имеют детей. Трое мужчин, которые добились своего. Они набиты по горло. Хижина в северных лесах, все, что хочешь. Мечта любого. И все это незаконно. Как-то не увязывается, просто не увязывается. Совсем не вяжется с ними. Они вовсе не выглядят гангстерами. И разговор совершенно не такой. — Он снова сел. — Послушай, — сказал, он вдруг, возбудившись от мысли:
— Может, они не тех схватили?
Нэнси не ответила.
— То есть, если они из ЦРУ или что-то в этом роде и должны были взять каких-нибудь французских канадцев по политическим причинам. И допустили ошибку.
Это звучало дико. Чушь в стиле Джеймса Бонда. Он вспомнил кажущееся знание Артом его имени и данных, когда тот осматривал его бумажник и документы. Арт знал, что он работает в банке.
Знал ли? Или просто блефовал?
Потом Мартин вообще попытался не думать. Он лег на спину. Завтра что-нибудь придумает. Они ведь не супермены. Они грешные, так же, как и он. Когда-нибудь в течение дня они должны допустить ошибку. И когда это случится, он должен быть готов.
Нэнси сказала:
— У нас нет ни одного способа сопротивляться. Кроме меня.
Голос ее был тверд. Он не ответил. Им следовало бы спать. Им пригодится отдых, какой только они смогут получить.
— Ты меня слышишь?
— Да.
— Ты понимаешь, что я имею в виду?
Что же она сказала, кстати? Он пытался вспомнить, но усилие оказалось
— Кену я нравлюсь.
— Ну так что?
— Он постоянно смотрит, обращается ко мне, а Грэг все время меня трогает.
Тут он начал понимать.
— Что, черт побери, ты пытаешься сказать?
— Что, может быть, я — единственный способ для нас сопротивляться. Марти, мы в беде. По-настоящему крепко влипли.
— Может, хватит крутить вокруг да около.
— Может мне еще письменно изложить? Я пытаюсь сказать, что если мне использовать свой пол?
Молчание. Преувеличенное недоверие, чтобы подчеркнуть гнев.
— Ты шутишь. Это должно быть шутка. — Враждебность снова вкралась в его голос.
— Прежде чем все мои козыри уйдут и уже будут нам ни к чему. То есть то, что я женщина.
— Ты что, сделаешь это с кем-нибудь из них?
— Они и так будут меня иметь, разве не так. А так, может быть, я смогу разузнать, что они планируют в отношении нас. Или, может быть, настроить одного против другого.
Но Мартин отказывался сотрудничать, обдумывать…
— Одного из этих психованных больных ублюдков? Ты добровольно расстелишься перед одним из них?
Только теперь до нее, наконец, дошло, почему он так бушевал весь вечер. Он ревновал. И не столько ее саму, как-то по-другому, более яростной мужской ненавистью за унижение. Он ревновал к силе, свободе Кена, Грэга и Арта. Это уж слышком для нее. Чересчур невероятно, глупо, слишком эгоистично. Или Мартин всегда был таким, просто она не замечала?
Она сердито проговорила, голос ее звучал сквозь шепот:
— У тебя на уме есть что-то получше?
Он не мог найти ответ. Он не мог думать о Кене, Грэге, Арте и сексе, на него находил ужас. Когда они изнасилуют Нэнси, не надругаются ли они и над ним тоже? И он мог сказать точно, что они будут делать по очереди: двое держать его, третьего. И было еще худшее: они могли приставить оружие к его голове и заставить делать для них всякую гадость.
Нэнси в это время говорила:
— Господи, послушать тебя, можно подумать, что я этого очень хочу.
Он все еще не в силах был говорить.
— Марти? Молчание.
— Неужели же ты не видишь? Ты должен, Марти. Через день или два у меня уже не останется выбора. В любую минуту, может даже сегодня ночью, может случиться, что мне станет нечем торговаться. Даже за саму себя.
Он резко отвернулся лицом к стене, отстраняясь от нее, и его пренебрежение попало в цель. Ее вновь обретенные силы начали таять и улетучиваться. Вопреки всем ее попыткам, у нее, перед глазами стояли картины того, как она поощряет домогательства Кена, а, может быть, и Грэга тоже. Ей запомнился Грэг в этот полдень, не столько его гротескные размеры, но его нечеловеческая наглость. Женщина может перенести боль, но не когда на нее плюют. Она подумала о том, как Арт тыкал стволом своего ружья в половые органы Мартина и заставлял его жевать резинку, вспомнив жестокую ухмылку Арта. Лежа в темноте, свернувшись и тесно закутавшись в одеяло, она вдруг потеряла все свое обретенное самообладание. Она была совершенно одна, она страстно хотела, чтобы Мартин вернулся к ней. Он все-таки мужчина; он обязательно найдет какой-нибудь выход, если она поможет ему. Они спасутся и тогда он увезет ее прочь от Эдди. Она сказала с дрожью: