«Открывать здесь!»
Шрифт:
Сверху и снизу, с четырех сторон на деревянной решетке вытиснуты были надписи на английском языке: «Open here» — открывать здесь. Внизу на поперечных планках на испанском: «Hecho en Cuba» — сделано в Кубе. Посредине вертикальных планок, так же с четырех сторон, опять на английском: «Fragile» — хрупкое, бьющееся, и «For-export» — на экспорт. А на самой бутылке, на главной ее многоцветной этикетке, наклеенной на рогожку, стояло название вина: «Cordial de Cafe», «Coffe» — ликер «Кофейный», и крепость его — grado,
Нет, не узницей в деревянной клетке выглядела эта заморская красавица, а царевной в расписном терему. И все — настоящая экзотика, во всем — дыхание экваториальных морей.
Игнат Александрович и Ольга Сергеевна мало что понимали в иностранных языках, они только с восхищением разглядывали любовную работу мастеров: «Как отполировано! Как чисто пригнано!» Зато Наташа и Миша принялись сообща разбирать и переводить испанские и английские слова — правда, основываясь тоже больше на догадках, на интуиции.
— Elaborado у envasado por — Элаборадо и энвасадо пор… — читали они наперебой. — Эмп. комс. де ликорес и винос… Это, по-видимому, означает, где изготовлено, разлито и упаковано, каким ликеро-винным заводом.
— Фирмой, фирмой! — закричала Наташа.
— А это адрес: «Унидад Н — 003 Басаррате 102 Хабана».
— Не понимаю, что такое «Хабана»? — спросил Миша.
— Гавана же!
— А вот написано: «Марка регистрада». Регистрация, значит. А что это за рисунок?
— Заводская марка, вот что. Не регистрация, а патент. Продукт запатентован… Понимаешь?
— «Дис сайд ап» — верх. Правильно?
— Кажется, правильно. А вот внизу: «Оупен хиа» — открывать здесь, и вверху: «Оупен хиа». Значит, открывать можно и снизу и сверху. Откроем?
— Подожди, дочка! — вмешался в разговор Игнат Александрович. — Жалко как-то… Нельзя сразу…
Ольга Сергеевна поддержала его.
— Откроешь, — сказала она, — и вдруг окажется, что в бутылке не вино, а дух, джинн… Улетит еще!..
Кроме надписей на бутылке и на решетке футляра к подарку подвешена была еще бирка, тоже красочная, на которой с одной стороны было напечатано: «Cafe (coffe)», с другой — «Rush to» и «Address». Значит, следовало написать: кому направляется подарок и по какому адресу.
Наташа взялась за отцовскую ручку.
— Я сейчас впишу: «Москва, папе, за его великую победу над самим собой…»
Всем стало очень весело.
К тому же и низкое осеннее солнце вдруг, откуда ни возьмись, засияло над куполами Кремля, прямо против окон кабинета, и оттуда повеяло другой экзотикой, другой красотой, уже своей, родимой, русской, очень древней и очень новой, которую порой перестаешь замечать и чувствовать, если стоишь к ней слишком близко, а она нет-нет да и даст о себе знать в минуты большой радости и душевного
— Милые вы мои, родные вы мои!.. Уже праздник! — начал восторженно приплясывать Миша, целуя то одного, то другого, не зная, как управиться со своим счастьем.
Ольга Сергеевна распахнула форточку. Вечерняя прохлада вместе с шумом и звоном городской улицы хлынула в комнату. Зашелестела белая бумага на столе, чуть качнулся в углу расшитый рукотерник — подарок старой вологодской бабушки, просияли переплеты книг.
— Так откроем или не откроем? За папину победу? — снова заговорила Наташа, берясь за бутылку.
—. Подожди, дочка! — опять остановил ее Игнат Александрович. — Победа победой, но разве я ее одержал? Никобревин!.. И потом… приятнее подарить, чем самому выпить, ты же так сказала? Я думаю, что это сокровище будет достойно никобревина. Так?
На мгновение наступило замешательство: либо не сразу все поняли, что намеревается сделать отец, либо просто пожалели о Наташином подарке. Все-таки «дареное не дарят» — так принято было считать всегда.
Ольга Сергеевна первая поняла и поддержала отца:
— Звони!
В комнате снова наступило оживление, снова Миша ликовал, что в доме уже праздник, а Наташа неопределенно улыбалась.
Игнат Александрович взял трубку, набрал номер. К параллельному аппарату бросился Миша, захотел послушать, какой будет разговор.
Юрий Семенович не дал слова вымолвить, тотчас спросил:
— Не куришь?
— Да не курю! — взъелся Игнат Александрович. — Что ты, ей-богу, все об одном и том же, словно других дел у тебя нет. Не курю! Спасибо, не курю! Слушай, друг, мы для тебя и твоей семьи подарок приготовили к празднику. Послать?
— Подарки люблю, присылай!
— Ну тогда все! — сказал Игнат Александрович и положил трубку.
В тот же день диковинная бутылка была передана Юрию Семеновичу.
— Вот еще что надо сделать, — сказала после этого Ольга Сергеевна. — Пусть Наташа завтра же отвезет своему однокурснику хорошую бутылку нашего вина.
Наташа как-то смущенно и растерянно заулыбалась:
— Удобно ли это, мама?
— А ты от нашего имени. Или пригласи его на праздник к нам.
Наташа уже без улыбки зыркнула на нее черными глазами:
— Хорошо, я как-нибудь выйду из положения…
Вечером от Юрия Семеновича домработница принесла сверток неопределенной формы и записку.
«Не жалейте о бутылке, — писал он, — но у меня не хватило силы поднять руку на такое чудо. Пересылаю с попутчиком в Тбилиси моему старому товарищу Георгию Николаевичу, гостеприимством которого я пользовался не раз. К тому же там больше понимают толк в подобных вещах.
В качестве морального возмещения примите настоечку собственного изготовления…»