Открывая новые горизонты. Споры у истоков русского кино. Жизнь и творчество Марка Алданова

Чернышев Андрей Александрович

В послевоенные годы русскоязычных изданий в Западной Европе появлялось мало, некоторые из них контролировались советскими посольствами. Публицистам-профессионалам стало негде печататься, самый смысл их политического изгнания оказался под сомнением. Они не могли молчать, их письма порою стали превращаться в статьи наподобие газетных. Алданов охотно участвовал в обсуждении актуальных международных тем, его исторические и философские идеи часто опробовались сперва в письмах и лишь позднее воплощались в художественных произведениях.

Приняв на себя трудоемкие обязанности члена правления нью-йоркского Литературного фонда, он, естественно, стал получать обращения разных людей из

разных городов, охотно и пространно отвечал на письма, завязывались дружеские отношения -- уважительные, ровные, "джентльменские", но на некотором удалении.

Сначала вся переписка была связана с темой войны. С первого дня вторжения гитлеровской Германии на территорию Советского Союза практически вся русская колония в США (к ней принадлежал Алданов) выступила с патриотических позиций. И даже после войны, в пору резкого обострения отношений СССР с Западом, не жалела о своем выборе. Однако в пределах единой общей позиции имели место существенные различия в оттенках. "Сначала Победа, потом реформы", -- декларировал А.Л. Казем-Бек, издававший в Сан-Франциско русскоязычную газету "Новая заря". (Вскоре после войны он вернулся в Москву и умер в 1950 г.) "Новый журнал" и Алданов подчеркивали, что они желают победы России и ее союзникам, но остаются противниками советской власти, настаивают на амнистии и хотя бы обещании демократизации режима после войны.

В фонде Алданова хранится листовка общества офицеров русской армии, выпущенная в 1941 году в Нью-Йорке, связанная с созданием комитета помощи и защиты России:

"Вековой враг России --- немец на русской земле, а мы выброшены за ее пределы без прав и возможностей активно, как раньше, вложиться в новые за нее бои и новые страдания. Мы всегда были с народом, составляя его вооруженную защиту, -- мы с ним и теперь. То, что произошло с нами лично, не определяет путей России и не изменяет нашей преданности ей".

Полемика в переписке крупных политических мыслителей русского зарубежья продолжается и после смерти Сталина. Весной 1953 года в советской печати (в "Правде") появляются первые статьи, свидетельствующие, что новые вожди, стремясь удержаться и укрепиться, в какой-то степени отрекаются от Сталина и сталинизма. Прекращено сфабрикованное "дело врачей". Алданов видит в этом историческое свидетельство. "Между страной и режимом пропасть... Диктатура, - подчеркивает он, - может держаться лишь террором, и даже полутеррор ее ослабит" (письма Маклакову от 8 и 9 апреля 1953 г.). Маклаков же говорит о силе диктаторского режима и предполагает, что "холодная война" продлится века.

После войны в прежде однородную среду тех, кто покинул Россию в первые послереволюционные годы, стали вливаться эмигранты второй волны, "перемещенные лица", часть из них составляли власовцы. В духе "холодной войны" перебежчиков к Гитлеру начали оправдывать: дескать, те надеялись, что Россия будет освобождена от большевизма немецкими руками. Алданов -- сторонник "чистоты политических риз" русской эмиграции: гитлеровщина, доказывал он, была бы еще много хуже сталинщины. Алданов спорит с Керенским по поводу "ди-пи", по-английски "displased persons", "перемещенных лиц", многие из которых - вчерашние власовцы. Керенский выступает за единство действий всей эмиграции, Алданов же утверждает: "Важно не только то, что мы хотим делать, но и то, с кем мы готовы это делать".

Блокада Берлина, война в Корее воспринимались на Западе как первые сражения третьей мировой войны. Старые люди, Алданов и его корреспонденты, мучились от раздвоенности: по-прежнему любя покинутую родину, считали, что угроза миру исходит из Москвы. В октябрьские дни 1956 года писатель выступает

в защиту восставшей Венгрии, обменивается письмами с Е.Д. Кусковой, его вывод: "Советский строй трещит (...), но не смею надеяться, что конец близок".

Важность таких тем, как атомная бомба, суд над немецкими военными преступниками, перспективы России после Сталина; множество малоизвестных деталей, касающихся, например, положения русских во Франции в 1944 -- 1945 годы, -- это все в переписке представляется ценным и значительным. Особо хочется отметить суждения Алданова о трудностях, ожидающих нашу страну, когда она покончит с коммунизмом, о чем мы уже писали. Переписка по-новому раскрывает позднего Алданова как крупного и проницательного политического мыслителя западнического направления.

Но идеи Алданова и его корреспондентов оставались преимущественно "самочитательным писанием": авторы писем не могли воздействовать на общественное мнение на Западе, не мечтали, что об их концепциях узнают на родине. Оставалось только работать для будущего в надежде, что придет черед и их идеи и программы будут востребованы. В письме В.А. Маклакову от 20 сентября 1956 г. Алданов -- обоим осталось жить считанные месяцы -- предлагает собрать друзей и запротоколировать выступления: "Мы все люди старые, и было бы хорошо оставить хоть некоторый след: что думали старые эмигранты о положении России в 1956 году -- вдруг кому-либо, когда-либо пригодится". Старшее поколение уходило из жизни с горькой мыслью, что его идеалы не воплощены, оставалось только утешение: "Они служили своим идеям, и служили им с честью..." Это слова Алданова из статьи о политэмигрантах XIX века; несомненно, он относил их и к современникам.

Быть может, кому-то эти пожилые люди, прожившие нелегкую жизнь, представляются скучными чудаками, зацикленными на политических вопросах. Нет ничего ошибочнее такого взгляда -- они часто шутили, на старости лет влюблялись... Вот импрессарио, друг Бунина Александр Рогнедов, сообщает в приподнятых выражениях: он влюблен в очень юную испанскую журналистку, "редчайшее и благороднейшее существо"... Вот он же дает в письме юмористическое описание мучений в кресле стоматолога: "Никогда не думал, что анестезия действует столь решительно. Мой дантист ни разу не вскрикнул. Его выдержка произвела на меня столь сильное впечатление, что меня два раза выволакивали в обмороке..." Русские эмигранты не пытались казаться лучше, чем они на самом деле были; не кичились собственной значимостью, отличались высокой требовательностью и к окружающим, и к самим себе.

20.

Алданову выпала странная посмертная судьба. До конца 80-х годов в России его не печатали, книги прятали в спецхранах. На Западе с годами стали забывать. Ученые-американцы, учитель и ученик, покойный В.М. Сечкарев и Николас Ли время от времени публиковали книги и статьи, где доказывали: это один из интереснейших русских писателей XX века, человек больших знаний и безупречной нравственности, но возобладала иная точка зрения: как художник Алданов не особенно значителен, он писатель среднего разряда.

Но волна общественного интереса к его книгам прокатилась в России. Вышли многотомные собрания сочинений Алданова, отдельные издания его произведений, опубликована переписка, на экранах страны и по телевидению показывают передачи и фильмы о нем и созданные по его произведениям. На родину вернулся большой писатель, и его книги оказывают и будут оказывать воздействие на литературный процесс. Они очень соответствуют духу нашего времени: возродившемуся общественному интересу к истории. Они будят мысль, учат добру. В них образец прозрачно ясной высокой русской прозы.