Открывая новые страницы...(Международные вопросы: события и люди)

Попов Н. С.

Отмечая это выступление полпреда, Сунь Ятсен писал несколько дней спустя Л. М. Карахану: «От имени китайского народа я должен приветствовать и благодарить Вас за этот памятный урок политического реализма, преподанный этому покорному слуге теперешних хозяев Пекина». На другой день в ответ на телеграмму Карахана, с которой тот обратился 8 сентября 1923 года в адрес «старого друга Новой России», рассказывая о целях своей миссии в Китае, Сунь Ятсен писал, что Л. М. Карахану предстоят чрезвычайно трудные переговоры с пекинской группой, которая «в своих отношениях с Россией фактически выполняет (приказ. — Авт.) Посольского квартала».

Сунь Ятсен не ошибся. Действительно, переговоры оказались трудными. Но Л. М. Карахан мог

быть доволен. Во-первых, он получил заверение от Сунь Ятсена, что может рассчитывать на поддержку последнего. Во-вторых, его приезд в Пекин встретил самую положительную реакцию китайской общественности. Сообщая о своих первых впечатлениях, он писал в НКИД 11 сентября 1923 года: «Если год тому назад нашими сторонниками и друзьями были лишь студенчество, профессура, гоминьдановцы и примыкающие к ним националистические элементы, то сейчас необходимость восстановления сношений с нами признается всеми без исключения. Нет ни одной китайской газеты, которая не приветствовала бы моего приезда и не требовала бы немедленного урегулирования отношений с нами. Этот поворот в отношении нас, в особенности правящих кругов, лучше всего виден по тому приему, который был оказан мне, и по тем чествованиям, которые до сих пор не закончились и будут продолжаться, по-видимому, до середины октября. Для организации встречи был создан специальный комитет, куда вошли представители правительства, парламента, сената, военных властей, торговой палаты, банков, профессуры и студенчества».

В заявлениях и выступлениях Л. М. Карахана в Китае освещались различные аспекты советско-китайских отношений. Так, на приеме в Пекинской торговой палате он говорил о перспективах советско-китайской торговли. В «Ассоциации народной дипломатии» Лев Михайлович остановился на истории советско-китайских отношений и на перспективах их развития.

25 сентября около 30 депутатов китайского парламента направили Л. М. Карахану телеграмму из Шанхая, в которой утверждали, что Пекин занят «узурпаторами», и предлагали перенести советско-китайские переговоры в Шанхай. В ответном письме от 2 октября Лев Михайлович отметил, что его тревожит характеристика, данная депутатами парламента пекинскому правительству, но он не хотел бы входить в обсуждение вопросов, составляющих внутреннее дело китайского народа. Он высказал мнение, что китайский народ будет «иметь такое правительство, какое он хочет и заслуживает».

15 октября 1923 года произошло «избрание» Цао Куня президентом Китайской республики, что усилило зависимость пекинского правительства от США, стремившихся сорвать советско-китайские переговоры.

В условиях острых противоречий между стремлением самых широких слоев китайской общественности к сближению с Советской Россией и политикой мелких провокаций пекинского правительства Л. М. Карахану необходимо было выделить основное, чтобы не сползти к обсуждению одних только частных вопросов, грозивших затянуться до бесконечности. Таким вопросом была, по мнению Льва Михайловича, задача восстановления официальных дипломатических отношений.

В октябре 1923 года центральное правительство Китая назначило Ли Цзяао своим «дипломатическим представителем в России». Таким образом, в советско-китайских отношениях сложилось редкое в практике международных отношений положение: пекинское правительство по-прежнему «не признавало» СССР, хотя в Москве и Пекине находились дипломатические представители обеих стран. Кроме того, советские консульские учреждения были открыты в 1923 году в Шанхае, Чифу и Кантоне, а советские уполномоченные действовали в Харбине, на станции Маньчжурия, Пограничная и др. Китайские консулы были в Чите, Благовещенске, Хабаровске, Никольск-Уссурийском и Владивостоке.

Начав советско-китайские переговоры, Л. М. Карахан предложил пекинскому правительству сначала восстановить официальные дипломатические отношения, а затем решать все другие вопросы. Однако пекинское правительство настояло на том, чтобы наметить и обсудить сначала все вопросы, урегулирование которых представляло интерес для обеих сторон. Это

был курс на затяжку переговоров, принятый под давлением империалистических держав. К тому же междоусобная борьба различных военных клик и группировок создавала неустойчивое положение в самом китайском правительстве, которое не выходило из состояния перманентного кризиса. Все это не могло не отражаться на советско-китайских переговорах, которые фактически прекратились.

О жизни Льва Михайловича в Пекине в этот период мы узнаем из его писем к жене, любезно предоставленных нам его дочерью Ириной Львовной. Дело в том, что в ноябре 1923 года Льву Михайловичу пришлось отправить свою жену Веру Викторовну в Москву, так как она была в положении и ей требовалось постоянное врачебное наблюдение.

Рассказывая о своем житье-бытье в Пекине, он писал ей 26 ноября: «Неделями не выхожу, только гуляю по балкону. Вечерами холодно, тихо, ни души, кроме дежурного. Бывает иногда тоскливо. Сейчас затишье, меньше вижу людей. Сижу обыкновенно в кабинете до 2–3 часов, благо ты не тушишь огня и не устраиваешь скандала. В комнате прохладно, в особенности к утру. Начал усиленно заниматься английским. Это радует меня очень. Читаю много. Посылай иногда интересные вещи».

В другом письме Вере Викторовне от 8 января 1924 года Л. М. Карахан указывал, что положение в Пекине остается неизменным и «не может серьезно ни улучшиться, ни ухудшиться». Переговоры пока приостановились. «Может, это к лучшему, ибо наши дела в Европе улучшаются».

Говоря о себе, он сообщил: «Английский — подвигается. За последний месяц занимаюсь ежедневно и через месяца два смогу читать газеты, а это главное».

В письме от 22 января он впервые сообщает о своих планах поехать в Кантон, к Сунь Ятсену, который еще осенью звал его к себе, если переговоры с пекинским правительством зайдут в тупик.

В личных письмах Сунь Ятсену от 7 и 14 января 1924 года он высказывает некоторые мысли о дальнейшем развитии китайской революции. Л. М. Карахан направил приветственную телеграмму первому съезду созданной Сунь Ятсеном партии Гоминьдан, занимавшей в тот период революционные позиции.

Одновременно он продолжает неофициальные переговоры с представителями пекинского правительства, часто встречается с журналистами, ведет большую работу с общественностью.

17 января 1924 года Л. М. Карахан направил китайскому представителю на переговорах Ван Чжэнтину письмо, в котором выразил надежду, что здравая точка зрения в конце концов будет принята пекинским правительством. «Я черпаю надежду в той эволюции, которая на наших глазах произошла в позиции пекинского кабинета за последние годы. В 1918–1920 гг. он принимал участие в попытках свержения Советского правительства, затем в 1921–1922 гг. он отказался от интервенции, но пока еще был против обмена представителями и не соглашался восстановить нормальные отношения, предпочитая ограничиться только торговым договором. И наконец, теперешний период, когда китайское правительство будто бы согласно восстановить нормальные отношения, но лишь при известных условиях, которые являются как бы ценой этого важного политического акта. Я надеюсь, что придет день, когда китайское правительство изменит и теперешнюю свою позицию, и тогда я буду вместе с Вами счастлив открыть конференцию, чтобы покончить со всеми несомненно легко разрешимыми русско-китайскими вопросами».

В конце января скорбная весть облетела мир. Умер вождь советского народа и всего международного рабочего класса В. И. Ленин. Правительство Южного Китая объявило трехдневный траур. Сунь Ятсен в телеграмме Л. М. Карахану просил выразить Советскому правительству «чувства глубокой скорби по случаю ухода из кипучей жизни Советской России великого Ленина».

Тяжело переживал смерть Владимира Ильича и Лев Михайлович Карахан. 9 февраля 1924 года он пишет своей жене:

«До сих пор все мысли мои там, в Москве, около мавзолея, где лежит его тело. Трудно представить, как тяжело было здесь, на отлете за тысячи верст, переживать эту боль. Было чувство, что умер родной отец, самый близкий человек.