Отлученный (сборник)

Джованни Жозе

Ксавье Паоли работал санитаром в психиатрической больнице СентАнн. Это был немного туповатый холостяк. Он ждал пенсии, чтобы вернуться на Корсику.

Альбан позвонил в дверь, моля Мадонну, чтобы Ксавье не назначили дежурить в ночь. Гю прислонился к стеке, держа руки в карманах куртки. Альбан позвонил снова.

Наконец послышалось шарканье ног.

–  Кто там?
– спросил хриплый голос.

–  Я, Альбан.

Замок открылся, и на пороге появился высокий, совершенно лысый мужчина с полусонными глазами.

–  Salute a te, [19] -

сказал Ксавье и поцеловался с Альбаном.

Гю вошел следом за другом и закрыл дверь. Альбан представил его на французском, поскольку Гю, хотя и имел итальянские корни, не говорил ни на итальянском, ни на корсиканском диалекте.

–  Я привел друга, - сказал он, положив руку на плечо Гю.

По жесту Ксавье догадался, что для Альбана этот человек дороже собственной жизни.

–  Пусть располагается как дома, - ответил Ксавье, обведя рукой свою небольшую квартирку.

Они прошли в столовую.

–  Это ненадолго, но ему угрожает опасность, - счел нужным пояснить Альбан.

–  Я уже сказал: мой дом - его дом, - ответил Ксавье.

Гю, уже успевший оценить этого бывшего корсиканского пастуха и его резкость одинокого волка, поблагодарил:

–  Спасибо.

–  Он не станет никуда выходить, - сказал Альбан.
– К нему буду приезжать я.

Ксавье открыл ящик старого буфета и достал висящие на кольце два ключа.

–  Запасные, - сказал он.

Из того же буфета Ксавье вынул три чашки с обколотыми краями и расставил их на клеенке стола. Гю и Альбан переглянулись. Отказаться было невозможно.

Квартира состояла из двух спален, столовой и кухни. Ксавье поселил Гю в комнате, окно которой выходило на улицу. Всю мебель в ней составляли: низкая кровать, диванчик, однодверный шкаф с зеркалом, два стула и маленький стол.

–  Колонка во дворе, - сказал Ксавье.

Гю снял свою куртку, положил «кольт» на стул, придвинул его к кровати, и рухнул на матрас.

* * *

Первые дни он спал по восемнадцать часов в сутки, а в остальное время поглощал приносимую Альбаном еду, заботливо приготовленную женской рукой. Рукой женщины, еще помнящей пиры с беднягой Полем. Она прислала Гю шикарную посуду и приборы, которые Альбан посоветовал прятать от своего кузена, если Гю не хочет, чтобы тот выставил его за дверь. Ксавье предоставил ему весь свой дом и его оскорбило бы использование чужих вещей. Он никогда не принимал участия в пиршествах Гю, но всегда приглашал его к своему столу. Гю не отказывался, но настоял, что будет ставить выпивку. Ксавье мало разговаривал и был туповат. Гю относил это на счет его слишком длительного общения с сумасшедшими.

–  Они меня любят, - рассказывал Ксавье, когда на него находил приступ разговорчивости.
– Я ведь не делаю им ничего плохого. Если прикажут - другое дело…

Гю представлял себе этого

добродушного крестьянина, успокаивающим больного, потому что ему приказали. Он не расспрашивал о психах, поскольку сам недавно вырвался из клетки, в которой порой боялся сойти с ума.

По мере того, как шло время, звуки перестали вызывать У него какуюлибо реакцию. Поначалу Гю хватался за «кольт» при малейшем шорохе. Иногда его охватывал ужас затравленного зверя. Если легавые окружат дом, он не сможет удрать ни через подвал, ни по крышам, потому что живет не на первом и не на последнем этаже. А попробуй выпрыгнуть из окна - тебя сразу изрешетят полицейские, оставшиеся на улице.

Альбан принял к сведению это обстоятельство и принес Гю дальнобойный «маузер» калибра девять миллиметров с четырьмя магазинами. Его патроны подходили к автомату. Еще он принес итальянскую «беретту» такого же калибра, патроны к которой напоминали небольшие снаряды. Ее надо было носить в кобуре на поясе, а «маузер» - в наплечной. Альбан был буквально влюблен в оружие. Дома, в родной деревне Виццанова, он собрал целую коллекцию охотничьих ружей. Гю бывал у него еще до войны.

–  Бросил бы ты все и возвращался туда, - сказал ему както Гю.

Альбан посмотрел на чемодан, лежащий на кровати, потом осмотрел Гю с головы до ног.

–  Куда?
– спросил он.

Гю играл флажком предохранителя «беретты», то ставя пистолет на боевой взвод, то снимая его со взвода. Он переводил его на синий кружочек, открывался красный. Щелк - щелк, синий - красный, красный - синий.

–  К себе в деревню, - ответил Гю.
– Твой дом с ружьями цел?

–  Цел. Когда макаронники захватили остров, я достал большой железный ящик, смазал ружья, уложил туда, а ночью отнес ящик в склеп и положил рядом с дядей. Помнишь, я рассказывал: он в двадцать четыре года ходил на кабана?

–  Тебе всегда везло, - заметил Гю.
– Но сейчас тяжелые времена. Тебе пора завязывать.

–  Я всегда чегото ждал, - ответил Альбан.
– С тех пор, как ты вернулся, мне кажется, это чтото скоро должно произойти.

За участие в последнем деле Гю Альбан мог бы отправиться на гильотину, но Гю его не выдал.

–  Ты попрежнему живешь один?
– спросил Гю.

–  Хотел было жениться. Морисетт всегда мне говорила, что вдвоем жизнь лучше. У нее была подруга, славная и хорошенькая…

Ему показалось, что Гю помрачнел. Морисетт была женой Гю. Тот оставил предохранитель в покое и стал поглаживать ладонью выпуклую рукоятку «беретты».

–  Ты знаешь, как она умерла?
– спросил он безразличным голосом.

Альбан утвердительно кивнул.

Морисетт ехала на свиданье с Гю в Клервосский централ. Машина врезалась в дерево, и она погибла на месте вместе со своим братом, сидевшим за рулем.

–  Уже пять лет прошло, - сказал Гю.
– Не знаю, как я прожил первые два года после ее смерти. У меня даже не хватило смелости покончить с собой.