Отмели Ночи
Шрифт:
Ронин откинулся назад, вытянув ноги. Он чувствовал, как в его тело медленно проникает тепло. Постепенно его мышцы расслабились. Он закрыл глаза.
Насколько все это неожиданно. Как отличается здешняя обстановка от того, что представлял себе Боррос... Только теперь Ронин понял, что тогда, выбравшись на поверхность через запретный люк Фригольда, он не имел ни малейшего представления о том, куда идти. Он даже не знал, останется ли в живых. Он слепо последовал за Борросом, не задумываясь ни о чем. У него было только одно желание: бежать из Фригольда.
Сами собой рухнули все барьеры, которые он так старательно воздвигал. Он подумал о ней. О, К'рин, сколько же ты претерпела мучений... Он уничтожал тебя день за днем, вливая в тебя свой яд, имя которому ложь!
По воде прошла рябь, и Ронин поднял глаза, вернувшись из воспоминаний в реальность. Одна из женщин спустилась в ванну рядом с Туолином.
– Хочешь другую? Это в порядке вещей, но ты должен спросить.
Ронин слабо улыбнулся.
– Не сейчас. С меня довольно и ванны.
Туолин пожал плечами и, сложив ладонь чашечкой, окатил женщину водой. Она хихикнула.
Странно. Сейчас уже кажется, что все, связанное с Фригольдом, было очень давно – целую жизнь назад. Все, но не она. Она до сих пор со мной, и Саламандра, холод его побери, ничего с этим не сделает.
Ронин посмотрел на свой меч, легонько покачивающийся на стене – одна из женщин задела его, выходя из комнаты. В его рукояти спрятан свиток и, может быть – если Боррос не ошибся, – ключ к спасению всего человечества. А у Ронина больше не было причин сомневаться в словах колдуна. Он дрался с Макконом, изведал его сверхъестественную силу. И чутье подсказывало ему, что такое создание не может принадлежать к этому миру.
Одно можно сказать наверняка: по меньшей мере один Маккон уже проник сюда, в этот мир. Если свиток не будет расшифрован до того, как сойдутся все четверо, они призовут Дольмена, и тогда человечество обречено.
– Готов? – спросил Туолин.
Они поднялись. С них стекала вода.
– Дай мне взглянуть на тебя.
Алые губы раскрылись. Маленький розовый язычок скользнул по ровным белым зубам.
Она рассмеялась.
– Она всегда знала толк в этих вещах.
На нем был шелковый халат неопределенного цвета: то ли светло-зеленого, то ли коричневого, то ли голубого, то ли еще какого-нибудь, – возможно, это была смесь всех красок, делавшая ткань чуть ли не бесцветной. Весь халат был расшит могучими драконами, стоящими на задних лапах, с горящими глазами и растопыренными когтистыми лапами, – драконами, вышитыми золотом настолько искусно, что они казались литыми. На Туолине был синий халат с белыми цаплями на груди и спине.
– О, Туолин, ты привел ко мне необычного человека. – Кири встретилась взглядом с Ронином. – Я говорю это не каждому, кто бывает в Тенчо, но Мацу сама подбирает халаты для всех, приходящих сюда. Она редко ошибается.
– И что означает этот? – спросил Ронин, разглядывая своих драконов.
– Откуда
Потом она повернулась к Туолину и взяла его за руку. Ронина обдало ароматом ее духов, насыщенных и нежных, пряных и легких одновременно. Они втроем прошли по комнате топазового света. Одна из девушек поднесла им чай и рисовое вино, а Кири познакомила их с каждой из женщин, еще не занятых с мужчинами. Все они были красивые; все были разные. Они улыбались и обмахивались узорчатыми бумажными веерами. Вскоре Туолин сделал выбор: это была высокая, стройная светловолосая женщина со светлыми глазами и крупным ртом.
Кири кивнула и повернулась к Ронину.
– А ты? – тихо спросила она. – Кого ты желаешь?
Ронин еще раз окинул взглядом всех женщин, являвших собой выдающуюся картину нежной и хрупкой женственности, а потом заглянул в черные сумеречные глаза Кири.
– Тебя, – сказал он. – Я желаю тебя.
Когда человек чего-то не понимает, все, что он видит и слышит, теряет смысл. Поэтому Ронину показалось странным, что светловолосая широко раскрыла рот и издала какой-то звук.
Она ахнула, хихикнула, тут же подавила смешок, а еще три красавицы стояли спокойно и наблюдали за ней. Вокруг них возобновилось движение, лениво заколыхались веера, замелькали обнаженные ноги, пахнуло сладким ароматом курящихся благовоний, паром горячего чая и пряного рисового вина. Все это напоминало круговращение огромного звездного колеса.
Потом послышался стук чашки, поставленной на лакированный поднос, и этот отдельный, отчетливый звук прогремел раскатом грома в дождливую ночь.
Первым заговорил Туолин:
– Но это не...
Поднятая изящным жестом рука Кири прервала его на полуслове.
– Он из другой страны, – сказала она. – Ты сам мне об этом сказал, Туолин, разве нет?
Желтые ногти сверкнули на свету, словно крошечные лампадки.
– Я спросила, а он сказал о своем желании.
Она смотрела Ронину в глаза, но обращалась к Туолину.
– Ты избрал Са, как ты и хотел. Тогда забирай ее.
– Но...
– Больше не думай об этом, иначе разрушишь в себе гармонию и приход в этот дом станет для тебя бесполезным. Я не обижаюсь.
Желтый ноготь легонько сдвинулся, отразив свет.
– Я позабочусь о Ронине. А он позаботится обо мне.
– Что случилось? – спросил Ронин, когда Туолин и Са ушли.
Она взяла его за руку и тихо засмеялась. Они стали прогуливаться по комнате, освещенной топазовым светом.
– Смерть, – легко сказала она без тени замешательства. – Желать меня – это смерть, чужеземец.
К ним подошла миниатюрная девушка в розовом стеганом жакете и предложила рисового вина.
– Да, пожалуйста, – сказала Кири, и Ронин подал ей чашку, взяв одну и себе. Он отхлебнул из своей чашки: вино было совсем не такое, как в таверне. Пряности придавали ему особый вкус и сладость. И Ронину это нравилось.