Отмели Ночи
Шрифт:
На Железной улице двое мужчин играли в какую-то игру: метали по пять костей в стену и тихонько переговаривались, внимательно разглядывая грани упавших кубиков. В уличной пыли сидела оборванная женщина, держа младенца на согнутой руке. Она протянула ладонью вверх грязную руку с обломанными, черными от грязи ногтями.
– Подайте, – окликнула она жалким слабым голосом. – Подайте.
Ее печальные глаза, обращенные на Ронина, были исполнены боли.
– Не обращайте внимания, – бросил Туолин, уловив направление взгляда Ронина.
– Но
Туолин покачал головой.
– Подайте, – жалобно протянула женщина.
– Ребенок плачет, – сказал Ронин. – Он голоден.
Туолин стремительно пересек заполненную людьми улицу и, отбросив в сторону складки одежды нищенки, схватил ее за руку. В руке был кинжал, которым она колола ребенка, чтобы заставить его кричать. Ее темные миндалевидные глаза сверкнули, она рывком высвободила руку и попыталась достать Туолина острием. Тот отступил на безопасное расстояние, и они с Ронином возобновили свой путь по Железной улице.
– Вот вам первый урок Шаангсея, – заметил Туолин.
Ронин оглянулся сквозь толпу. Женщина сидела с протянутой рукой, закрыв другую руку складками одежды. Губы у нее шевелились; глаза шарили по лицам прохожих. Ребенок плакал.
– Война – вот причина того, что Шаангсей вообще был построен, а построили его в один день.
– Вы, наверное, шутите.
– Если я и преувеличиваю, то ненамного.
– И сколько же времени прошло?
– Чтобы построить город?
– Нет. Сколько длится война?
– Она бесконечна. Я не помню. Никто не помнит.
– Кто с кем воюет?
– Все против всех.
– Это не ответ.
– Тем не менее это правда.
Они сидели в таверне с невысоким потолком, за столом из толстых досок у самой дальней стены. Оставшуюся часть стены занимала широкая деревянная лестница на второй этаж.
Воздух был густо насыщен дымом и запахом горящего сала. Перед ними стояли тарелки с жареным мясом и вареной рыбой, сырыми овощами и неизбежным рисом. Чашечки с прозрачным рисовым вином, горячим и крепким, постоянно наполнялись, пока они ели при помощи длинных палочек. Еще на корабле матросы научили Ронина пользоваться этими необычными приспособлениями для еды.
– В этой войне участвуют все расы, – сказал Туолин, перед тем как отправить в рот очередной кусок. – Они все очень разные. Каждая сильна по-своему. И они никогда не уживались между собой.
– Боррос, человек, с которым я путешествовал по ледяному морю, говорил, что магические войны положили конец всем конфликтам.
Туолин улыбнулся, продолжая жевать, но в его голубых глазах не было веселья: от них веяло ледяным холодом.
– Человек никогда ничему не научится, Ронин. Он пребывает всегда в состоянии войны с самим собой. – Он пожал плечами. – Боюсь, что с этим уже ничего не поделаешь.
В таверну вошли шесть воинов в запыленных мундирах и сдвинули стулья вокруг стола возле двери. Они заказали вина и принялись пить, громко хохоча и стуча по столу.
– В городе несколько группировок, – продолжал Туолин, – каждая из которых не доверяет остальным. Вот почему, если вы человек практичный, война дает неплохую возможность подзаработать.
В дальнем углу сидели двое высоких светловолосых мужчин, обнявшись с парой темноглазых женщин – хрупких, с высокими скулами, плосконосых, с длинными черными глянцевыми волосами, ниспадающими почти до середины спины.
– В городе полно хонгов – купцов, которые богатеют и жируют на войне.
– Они здесь живут?
Одна из парочек целовалась, слившись в долгих, страстных объятиях.
– Едва ли, – фыркнул Туолин, отхлебнув вина. – Они живут на верхней территории. – Он снова наполнил чашку. – В городе со стенами.
– Это другой город?
– И да, и нет. – Туолин взял еще мяса. – Это все-таки Шаангсей.
У противоположной стены женщина с продолговатыми глазами и необычным, чуть-чуть обезьяньим лицом перешептывалась с тремя мужчинами в темных плащах. Ее блестящие волосы были собраны в пучок, в ушах покачивались длинные серьги с зелеными камнями.
– Так что насчет войны?
– Она повсюду. Поэтому мы и вернулись в Шаангсей. На севере и на западе сосредоточилось войско бандитов.
С улицы вбежали трое ребятишек, тощих, оборванных, с пустыми глазами. Они затопали вверх по лестнице, но тут их окликнул хозяин таверны. Самый высокий из трех мальчишек вернулся и вложил хозяину в руку несколько темных монет. Хозяин отвесил мальчику тяжелую затрещину, от которой тот пошатнулся. Ребенок засунул грязную руку в карман и извлек оттуда еще несколько монет, после чего побежал вверх по лестнице вслед за своими товарищами.
– Хонги платят нам, чтобы мы защищали их интересы и не допустили того, чтобы бандиты двинулись на сам город.
Даже Ронину, который пробыл среди этих людей совсем мало, история Туолина показалась неправдоподобной, хотя, если разобраться, зачем бы Туолин стал ему лгать?
– Стало быть, вы уезжаете из Шаангсея? – спросил он.
Женщина с обезьяньим лицом делала какие-то жесты тощими костлявыми руками. Ее длинные ногти были выкрашены зеленым лаком, а зубы, как с некоторым удивлением заметил Рои ин, были абсолютно черными.
– Да. Послезавтра. До Камадо, крепости на севере, три дня пути.
Один из мужчин поднялся и вышел. Двое оставшихся возобновили беседу, с обезьянолицей. Ее зубы тускло отсвечивали в сумрачном свете.
Ронин хотел что-то сказать, но Туолин остановил его, положив ладонь ему на руку. Ронин проследил за направлением его взгляда.
В дверях стояли двое. На них были темные мешковатые штаны и черные плащи поверх шелковых рубах. Миндалевидные глаза и широкие плоские лица. Длинные волосы умащены и заплетены в косички. Случайный порыв ветра раздул их плащи, и Ронин заметил у них за кушаками топорики с короткими рукоятями.