Отморозки 2 Земляной Орлов
Шрифт:
Они спустились в первый этаж подвала, где Михаил Афанасьевич увидел, что на маленьком столике сервирован поднос, на коем имеется нарезанный белый хлеб, паюсная икра в вазочке, белые маринованные грибы на тарелочке, что-то в кастрюльке и, наконец, водка в объемистом графинчике.
Генерал быстро налил две стопки, они чокнулись и выпили. Водка горячей струей прошла через пищевод, туман в голове начал рассеиваться. Львов открыл кастрюльку, вытащил оттуда вилкой залитую острым томатным соусом сосиску и протянул Булгакову:
– Закусывайте, Михал Афанасич, закусывайте...
Булгаков благодарно кивнул и впился зубами в розовую мякоть.
– Ну вот, сейчас еще по одной и...
Львов не договорил. В распахнувшуюся с грохотом дверь влетел Чапаев:
– Командир, беда. Добрый вроде как помирать собрался...
– Подписать все успел?
– спросил Львов поднимаясь с табурета.
– То-то и оно, что нет. Глаза закатил, сучий потрох, и вроде, как и не дышит. Там ему сейчас Дидеров и Гиршман искусственное дыхание делают, как Александра учила, а вот с лекарствиями...
– Та-а-ак... Михаил Афафнасьевич, - Львов решительно поднялся.
– Вы у нас - доктор, так что вам - и карты в руки.
Булгаков помотал головой:
– Простите, но я не доктор. Я только-только окончил курс...
– Блин, ну доктор, врач, медик - не один ли крокодил? Фиолетово, как вас называть...
– Глеб уже тянул Булгакова вниз, во второй этаж подвала, - Скорее, Миша, скорее. Эта сука не должен уйти просто так!
Внизу было страшно... Нет, не так... СТРАШНО!!! Тоже не совсем так, но уже ближе. В углу подвального помещения съежившись сидел окровавленный человек в остатках дорогого костюма. На стуле посредине подвала сидел второй человек - голый и прикованный к стулу несколькими наручниками. Рядом с ним что-то делали двое штурмовиков, и человек вдруг изогнулся и дико заорал. Орал так, что казалось, будто сейчас рухнут своды подвала.
На разделочном столе в другом углу лежал третий человек. Абсолютно голый, весь в крови и, кажется, оскальпированный... Около него суетились двое штурмовиков. Один ритмично и резко нажимал лежавшему на грудь, а второй, вытащив пальцами язык бедолаги, гнал ему в горло воздух из маленьких мехов.
– Михаил Афанасьевич, прошу вас, - показал на эту группу Львов.
– И побыстрее: если эта гнида помрет - армия не досчитается нескольких миллионов рублей. Золотом, блин!
Пребывая в прострации, Булгаков подошел к разделочному столу. Осмотрел лежащее тело, и потребовал свой врачебный саквояж. Рыжий Спиридон Кузякин мгновенно унесся наверх, и через пару минут он уже вколол потерявшему сознание человеку кофеин со стрихнином. Через пару минут тот завозился, застонал и приоткрыл глаза.
Львов мгновенно отстранил Булгакова, подошел поближе, ухватил лежащего стальными пальцами за лицо и приподнял ему голову:
– Ты, б..., сука злое...ая, в три дыры вые...ая!
– произнес он внятно.
– Ты что, пидор: решил, что мы тебе так просто помереть дадим? Я тебе сейчас глаз вырву и жрать заставлю!
Тут же посыпались жесткие, хлесткие удары, но Булгаков вдруг понял: Львов бьет больно, но
– Прекратите! Я все подпишу! Все отдам! Только... Только не мучайте больше!..
Булгаков скосил глаза и почти сразу же потерял сознание. Пришел в себя он от того, что кто-то водил у него под носом ваткой с нашатырем. И тут же раздался добрый приветливый голос:
– Очнулся, Мишаня?
– над ним склонился фельдфебель Семенов. На лице его отчетливо читались тревога, озабоченность и даже испуг за привлеченного врача, - Ну, ничего, ничего... Накось вот: попей кваску...
Снова кто-то закричал - дико, иступлённо. И почти тут же захрипел зарычал граммофон:
На земле весь род людской
Чтит один кумир священный,
Что царит во всей вселенной,
Тот кумир - телец златой...
Голос Шаляпина звучал каким-то фантасмагорическим диссонансом крикам человека, то заглушая, то переплетаясь с ними. Рядом вдруг возник Львов:
– Как он? А-а-а, очнулись, Михаил Афанасьевич?
– Он опять улыбнулся своей страшной улыбкой, и Булгаков содрогнулся, - Вы уж нас извините, что пришлось вас задействовать. Сами видите: эта мразь, человеческий мусор, умеют только воровать и предавать. А держать ответ за свои дела не хотят...
– Кто это?
– слабо спросил Булгаков.
– Это? Ну, разрешите представить: Иосель Гершелевич Гепнер, Израиль Борисович Бабушкин - сахарозаводчики, воры и шпионы. А тот, кого вы так удачно откачали - Абрам Юрьевич Добрый. Тоже самое... пока...
– Почему 'пока'?
– отчего-то шепотом удивился Михаил Афанасьевич.
– Ну, как 'почему'? Потому, что они пока еще живы. Впрочем, это - ненадолго. Вот сейчас еще Терещенко привезут, с ним мы тоже поговорим вдумчиво и...
– Тут Львов усмехнулся и пропел негромко, - Ой, Днипро, Днипро, ты широк, могуч ...
Песня эта была Булгакову незнакома, но смысл он понял вполне. И от этого ему стало еще страшнее...
– Вы - бандит?
– спросил он тихо.
– Да что вы?
– засмеялся Львов.
– Бандиты - они, а я - закон. Я суров, но это - я...
– По закону такого нельзя...
– А по какому закону они сахар во вражескую страну поставляли? По какому закону всю армию без сахара оставляли? По какому закону на крови народной наживались?
– Командир, Терещенко привезли, - вынырнул откуда-то Чапаев.
– Извините, Михаил Афанасьевич, - Львов поднялся.
– Дела, дела...
...Через четыре часа все было кончено. Все четверо узников отписали все свои капиталы на указанных Львовым людей, Терещенко даже отдал свой любимый синий бриллиант , лишь бы ему перестали отрезать пальцы.
Львов еще раз проверил все ли заграничные счета были указаны, вся ли собственность учтена, потом махнул рукой:
– До встречи в аду, господа...
– Буду ждать вас там, - внезапно прохрипел Гепнер.
– И дождусь...