Отмщение

Жиров Андрей Сергеевич

Однако НКГБ, среди множества достоинств которого упорность и способность оставаться дальновидными вне зависимости от моды, не стало рубить с плеча. Тихо и незаметно "чекисты" переняли проект под покровительство. Работы продолжились в закрытых, ещё более секретных лабораториях...

Долгое время казалось, что вариант все-таки действительно пустой: вплоть до середины двадцатых ничего. Но все разом изменилось, стоило в лаборатории появиться долгоживущему штамму. Результат случайной мутации, он наглядно доказал: есть перспективы. Увы, код к успеху пришлось искать ещё долгие двадцать лет. И только сейчас удалось наконец нащупать нужное решение. Увы, ещё только нащупать... Хотя сейчас "Троян" мог похвастаться

как устойчивостью к влиянию среды, заметно возросшей живучестью, так и возросшей невероятно разрушительной силой.

Не откладывая на потом, Толстиков приказал ученым заняться подготовкой имеющегося в наличии препарата к использованию. Подобно любому секретному оружию, о котором противник ещё не ведает, вирус генерал считал необходимым применять аккуратно - если бить, то наверняка. Чтобы как минимум первый выпад оказался если не смертельным, то переломным.

Потому генерал и принял решение расфасовать вирус по небольшим ампулам, которые предполагал позже распределить среди офицеров вместе со строгой рекомендацией по использованию. Содержимое, безусловно, должно остаться в секрете. И дело не в недоверии. Просто режим секретности придуман не из прихоти. Тут Толстиков планов не строил: каждый сотрудник базы - и он сам среди прочих - представляют потенциальный интерес для противника как носители информации. Именно потому, увы, каждый житель "Алатыря", по-сути, - смертник. Стал им, как только события обернулись так, как обернулись. Жестоко, но правда. Подобные секреты нельзя выдавать, нельзя даже давать малейшую тому возможность. Именно потому вся территория заминирована мобильными ядерными зарядами. И знают об этом несколько человек. А чтобы повернуть ключ и замкнуть цепь довольно и вовсе одного. У Толстикова ключ уже который год висит на шее. И теперь все явственнее начинает обжигать - предчувствием скорого использования.

Между тем, водоворот неотложных хлопот продолжал нести Толстикова за собой. Злобе дня сегодняшнего неведомы душевные терзания людские. И Илья, влекомый обстоятельствами, продолжал ходить по кругу: цеха, лаборатории, склады, вновь цеха... В подобной суетливой кутерьме как-то незаметно прошли почти два часа. Лишь убедившись, что всё в более-менее порядке - как минимум, не рассыплется из-за отсутствия - Толстиков отправился восвояси.

Нельзя сказать, что к этому моменту созрело решение, жажда перемен, нет. Тогда все ёще продолжало для Ильи оставаться на уровне смутных образов, неуловимых ощущении. Но беспристрастный маховик уже запущен: жернова судьбы закрутились с новой силой - и отточенными лезвиями новых обстоятельств перемалывают мировоззрение. Пускай не каждый видит, но покровы сорваны, маски пали. И уже никому не остаться такими, как прежде...

Погруженный в пучину необъяснимой тоски, Толстиков сам не заметил, как добрел до дома. Хотя, конечно, "дом" - чересчур громкое название. Обитатели базы, вынужденные исповедовать минимализм, экономию жизненного пространства, а кроме всего прочего - почти лишенные возможности покидать пределы подземного города, в жизни соблюдали аскетичную скромность. Но начальство стояло на острие соблюдения принципов справедливости - причем, по личной инициативе. В отличие от более-менее свободных обычных отсеков, по комфортности и габаритам схожих со средней однокомнатной квартирой, начальство ютилось вовсе уж тесно. Помещение-клетушка, лишь немногим больше офицерских отдельных кабинетов при казармах - и то лишь для возможности хранить и работать с большим объемом документов. Верным подспорьем минимализма является и строгая спартанская обстановке: уже привычная полуторная кровать, письменный стол, полотняной шкаф - и книжные полки...

На автопилоте отворив дверь - никогда не запиравшуюся в отсутствии хозяина -Толстиков шагнул через порог.

Свет включать не стал: пробивавшихся из коридора внутрь редких лучей вполне достаточно для ориентации - тем более, если спотыкаться просто не обо что.

Предвосхищая впереди драгоценный час отдыха, блаженного отвлечения от проблем, генерал с облегчением стянул и бросил на кровать свитер. Ощутив на коже прикосновение прохладного воздуха, Толстиков слегка расслабился. Мысли уже потихоньку настраивали организм на отдых. Широко зевнув, Илья устало опустился на кровать. Долой отправились ботинки, следом вскоре - и носки. Вытянув гудящие от постоянной беготни ноги, Толстиков с наслаждением пошевелил пальцами, привалившись затылком к прохладной стене.

И в этот самый момент чутье с запозданием всколыхнуло сознание: "В комнате кто-то неизвестный!" Это был привычный любому военному человеку шок: слух, зрение или что-то вовсе неосязаемой внезапно включает тревогу, в кровь резкими толчками сердце выбрасывает адреналин. Вся слабость, сонливость слетели моментально - словно и не было.

Но, конечно же, никакой опасности не было - уже через пару секунд Толстиков разглядел причину тревоги. Разглядел и облегченно расхохотался, откинувшись на кровать. Усталость сыграла с подсознанием злую шутку: сначала не дала вовремя разглядеть гостью, а после уже без всякой надобности подняла тревогу.

– Что смешного?
– поинтересовалась Ветлуга. Не дожидаясь ответа, поднялась со стула. С неспешной элегантностью пересекла комнату, чтобы притворить дверь. В мгновенно сгустившейся темноте явственно громко - словно выстрел - прозвучал щелчок дверного замка.

– Ну так?
– требовательно повторила вопрос Галина.

– Не обращай внимания...
– все ещё продолжая смеяться, ответил Толстиков - Это от нервов...

– Хм!
– усмехнулась Ветлуга в ответ. Затем, сбросив туфли, подошла к кровати - шаги босых ступней по паркету явственно, - легко опустилось с Толстиковым.

– Долго же ты ходил... Всё по своим цехам и лабораториям?
– тихо спросила Галина.
– Не можешь доверить людям самим?...

– А что?
– удивленно ответил Толстиков.
– Это же моя обязанность...

– Обязанность!
– фыркнула Галина.
– Конечно, только о своих железках и беспокоишься!

– Да что ты, в самом деле?
– непонимающе пробормотал Илья.

– Ничего!
– обиженно и весьма резко бросила в ответ Ветлуга.
– Чурбан бесчувственный!!

– Галя...
– все ещё на понимая такой перемены, Толстиков осторожно приобнял любимую за плечи.

– Дурак...
– тихо повторила женщина, жалобно прижимаясь к широкой груди Ильи.
– Ничего ты не понимаешь... Я ведь знала, что даже не подумаешь прийти, потому ждала здесь. А ты даже домой не мог пораньше...

– Да что же изменилось за эти несколько часов?

– Война...
– почти неслышно произнесла Галина. Но сколько было в этом коротком слове боли, тоски, страхи - и, вместе с тем, - неприязни.

– Что ты говоришь, - улыбнувшись, Толстиков провел ладонью по пушистым волосам девушки.
– Ведь война не только что началась...

– Нет! Для нас - только что!
– решительно возразила Ветлуга.
– Её привели за собой наши гости... Боже мой, как же стыдно!

– За что стыдно?
– Илья решительно терялся в нити разговора. Отсутствие опыта в общении с противоположным полом сказывалось самым ярким образом.

– Стыдно, что я их почти ненавижу...
– вновь едва слышно пробормотала Галина. В голосе не удалось скрыть порывистых всхлипов да и Толстиков ощутил, как на грудь осторожно капают теплые бисеринки слез.
– Конечно, не они виноваты... Но именно с их приходом стало окончательно ясно: больше ничего не будет как прежде...