Отпущение грехов
Шрифт:
– Кем это – другим? – ревниво вопросил невыносимый Курилов. – Это что еще за другой? А он еще никогда не падал с Покровского моста в Волгу? На бельевой веревке не висел? В привокзальной камере хранения на правах чемодана не содержался?
– Костя, – укоризненно произнесла я, – сейчас мне удалось кое-что выяснить. Профессор Клинский в самом деле сотрудничает с Ольховиком и его ребятишками. Дела серьезные, судя по тому, что сегодня Ольховик выдернул профессора из КПЗ.
– То есть как это – выдернул? Кинул на лапу, и дело о взятках слили в унитаз, что ли?
– Еще
– Н-да-а, – протянул Курилов. – Жить стало лучше, жить стало веселее. Что же ты сейчас собираешься делать?
– Прежде всего позавтракать. То, что я ела дома, завтраком назвать сложно. Да и Докукин… он своим дыханием всю атмосферу отравил.
– Ты приближаешься к английским стандартам. Завтракать в два часа дня – это примерно то же самое, что обедать в семь, как поступают в Британии. Мне приходилось на них смотреть.
– Ну, тогда спасайте меня от голодной смерти, Константин Сергеевич.
– В общем, так, – серьезно сказал Курилов. – Я сейчас нахожусь около «Веги»… знаешь такой ресторанчик на Вольской? Приезжай-ка сюда. Перекусим и соответственно поговорим обо всем, что там у тебя. Так как?
– Хорошо, я приеду. Через четверть часа. Ну… жди.
Глава 10 Человек, приятный во всех отношениях
Ресторан «Вега» находился в нескольких минутах езды от Волжского РОВД, возле которого во время разговора с Куриловым и стояла моя машина. Но это только номинально. Дело в том, что прямой путь до «Веги» проходил по загруженнейшей транспортной артерии – улице Челюскинской, и надеяться на то, что я могла преодолеть этот путь за обговоренные четверть часа, в продолжение которых будет ждать Курилов и, что самое существенное, мой желудок, не приходилось.
Куда больше шансов угодить в чудовищную пробку и проторчать в ней часика полтора.
Впрочем, существовал другой путь. Объездной. Для этого достаточно было спуститься на два квартала ниже и там проехать по улице Гоголя – узенькой, извилистой и забитой мелкими деревянными и двухэтажными кирпичными домишками – объектами так называемого старого жилфонда.
Зато там, на достаточно безлюдной улице, можно было не опасаться того, что запоздаешь, попав в пробку.
Так я и поступила.
Улица Гоголя оказалась еще более тихой и безлюдной, чем я ее себе представляла. Вероятно, потому, что большинство ее обитателей – как и в недоброй памяти поселке Заречном – были людьми пожилыми, а никаких общественных мест, сервисных центров и магазинов тут не было.
Единственным живым существом, которое я заметила, пока выворачивала на эту улицу, был большой поджарый пес с облезлыми боками, который ожесточенно копался в опрокинувшемся мусорном контейнере.
Лежавшего возле той же мусорки синемора в рваной телогрейке и неопределенного цвета тапочках на босу ногу, густо выводящего носовые трели, я не считаю.
Затем я резко увеличила
И совершенно напрасно.
Потому что в тот момент, когда я, включив четвертую передачу, гнала во весь опор, на дорогу выкарабкалась какая-то ретивая старушка, приволакивающая ногу и внушительную тележку с каким-то хламообразным скарбом.
Машины она, по всей видимости, не видела, и мне стоило большого труда затормозить и не вылететь при этом с дороги, впечатавшись в деревянный заборчик или тем паче в стену дома.
Мой «Фольксваген-жук» развернуло задом наперед и юзом протащило до еще одного мусорного контейнера, который не замедлил опрокинуться.
Наверно, не я одна такая умная – гоню на ультраскоростях. Вон все контейнеры перевернуты.
Старушка заклеймила меня вечным позором при помощи матосодержащих синтаксических конструкций и исчезла за углом дома.
Теперь я ехала уже потише. Так тихо, что не обгоняла едущую передо мной «Ниву», вывернувшую из-за следующего поворота. У нее, по всей видимости, были проблемы с движком, потому что она еле плелась.
Впрочем, это мне быстро надоело, и я пошла на обгон. В тот же самый момент «Нива» отвернула влево и оказалась прямо на пути моего «Фольксвагена».
На этот раз ни затормозить, ни разминуться я не успела: бампер моей машины с мерзким скрежетом врезался в левое крыло «Нивы».
– Чер-рт! – выругалась я. – Лучше бы в бабулю врезалась… она явно покрепче этой колымаги.
Из «колымаги», отчаянно матерясь, вышел здоровенный толстый парень и в остервенении хлопнул дверью так, что едва не вылетело стекло.
Я осталась сидеть на месте, тихо оскверняя воздух салона ругательствами.
– Ты что же это, сука!!! – заорал он, со стремительностью, которую сложно было заподозрить в этом грузном и внешне неуклюжем теле, подскочив к моей машине. – Ты что же прешь, шалашовка гребаная!!
И, не утруждая себя дальнейшими разглагольствованиями, он рванул на себя дверцу моей машины так, что та с жалобным стоном сорвалась с петель и осталась в его руках.
Из «Нивы» не спеша вылезали еще трое: двое малопривлекательной внешности молодых людей с обритыми питекантропскими черепами, с телосложением образца «косая сажень в плечах» и невысокий белокурый хлопец со смазливым нахальным личиком и такой ядовитой улыбкой на красивых губах, что предыдущие двое показались мне вполне добродушными и безобидными жильцами зоопарка.
Толстяк швырнул дверцу об асфальт с такой силой, что стекло веерными брызгами разлетелось по всей улице, а в моих ушах поплыл жалобный звон.
Я вышла из машины и произнесла:
– Куда же вы лезли? Смотреть надо, куда лезете. Что ж не смотрел в зеркало, когда я на обгон пошла?
– А она еще и речи говорить умеет, – произнес белокурый со все той же препоганенькой улыбочкой. – Девочка, ты же попала, как Вильгельм Телль в яблочко на голове своего сынули. На такие бабки влетела, что и МВФ не позавидует.