Отравленная роза
Шрифт:
Я не имею права забыть, не смогу смотреть в глаза. Я уничтожила, растоптала чувства человека. Бездушная стерва — существо, сплетенное из эгоизма и неисправимых ошибок. Я потеряла себя и потеряла мужчину, который никогда не был моим. Отдалился, аппарировал настолько далеко, что невозможно больше приблизиться. Видела агонию, первобытную злобу в его глазах. Хотел убить, пытать за низкую слабость влюбленной студентки.
Удушье. Глотаю слезы, ноги несут к Астрономической башне за одним... За безоговорочным спасением, еще одним проявлением слабости и слабоумия. Отрешиться, прыгнуть, избежать участи, мучений за исковерканные светлые воспоминания о рыжеволосой девушке. Кто наделил меня правом так жестоко шутить? Нет, то была не шутка,
Ненависть… Моё жалкое существо даже этих эмоций недостойно. Чудовище, олицетворяющее все грехи человечества, я украла чужую любовь, убила исстрадавшееся сердце… Список можно продолжать. Забытая самобичеваниями, я оказалась перед дверью в башню. Закрыто.
— Алохомора, — нервно звучит голос.
Ничего не происходит, наверное, стоит выключить все мысли, но я не могу.
— Алохомора! — отчаяние сквозит в каждом слоге. – Да чтоб тебя! Открывайся, проклятая дверь!
Снова никакой реакции, словно место заперли специально, чтобы юные самоубийцы, подобные мне, не имели шанса на жалкое спасение. Я не имею права жалеть себя! Низость, планка, до которой я опустилась, не позволяет простить. Ноги ослабли, я опустилась на холодные ступени винтовой лестницы и зарыла лицо в трясущиеся ладони. Волшебная палочка выпала из руки и с негромким стуком покатилась по ступеням вниз. Эхо страха, неизвестности будущего отдалось всхлипом на пустом лестничном пролете. Мысли свалялись, запутались. Внезапная усталость…
Глупость, которую я могла совершить, если бы дверь в башню была открыта… Лишиться жизни — самое простое решение, побег от ответственности… Раствориться воздухе, лететь, последний раз вспоминая его лицо, прикосновения изящества тонких пальцев… Кто спасет от дьявола, затаившегося внутри, кто излечит от безумия, неправомерной любви, жажды желать? Все мои права закончились еще в субботу, грехи исказили достоинства, заказали вход в рай, оставив у врат ада гнить, мучиться, разлагаться. Я умерла уже тогда, не осознавая в полной мере убогости поступка, приведшего к гибели двух душ. Северус, ты не заслужил этого…
Отвращение – это то, что уготовано мне в твоем сердце, но отвращение к самой себе куда глубже, непростительнее. Как просто забрать у человека жизнь, забрать смысл существования, единственные воспоминания о несбывшейся любви…
*
“Ненавижу, чтоб ты сдохла! Умри, ничтожество! Ты не заслуживаешь жизни, маленькая дрянь, исчезни…».
Он умер сегодня, забылся на грани безумства. Истощение не давало возможности здраво мыслить. Она забрала его память, раздавила то, ради чего он жил, использовала хрупкую слабость. Теперь Северус считал её хуже Тёмного Лорда…
«Грязная эгоистичная мразь, бесчеловечная сука…».
Слезы катились по бледным щекам, вместе с ними волнами выходила злоба. Еще никогда он не ощущал ничего подобного. Голову зажали в тиски, моральная боль становилась физической.
«Я убью тебя…».
В действительности сломленный Северус был готов сделать это. Ярость, ненависть, вперемешку с насильственным отчаянием и гулкой пустотой. Часть его души была оторвана и забрана с собой глупой девчонкой, возомнившей себя… Лили…
“Мерлин! Почему именно ты стала жертвой издевательств?.. Как же болит сердце…».
Руки прижались к груди, комкая ткань сюртука. Рваное дыхание… Хриплый выдох, сопровождаемый тугой агонией… Он хоронил избитую память под крышкой иллюзорного гроба, засыпал рыхлым песком, потом откапывал, снова прижимал к себе юное тело мертвой рыжеволосой
“Как ты могла…».
Северус сцепил руки и стал бить себя в грудь. Сильные удары затуманивали рассудок. Он не жалел последних сил, избивая ни в чем неповинную плоть, а в голове звучал все тот же голос ненависти: «Умри…». Открытая дверь захлопнулась, ему было неинтересно, видел ли кто-нибудь его – профессора зельеварения, сурового, язвительного, бездушного человека плачущим на полу собственного кабинета. Аккуратным движением рука легла на плечо, Северус даже не вздрогнул. Он знал, что Дамблдор обязательно придет, но не хотел его видеть, желал остаться наедине с оглушающей болью. Старик молчал, картина застыла еще на какое-то время, разбавляясь скупыми всхлипами сломленной души. Он искренне желал Аллегре смерти, как никогда и никому, мог бы сам произнести два запрещенных слова и увидеть, как зеленая молния пронзает хрупкое тело, заслужившее такой исход. Но с каждым вздохом он представлял все более тяжелые пытки, она должна умирать медленно, мучительно, кричать от боли, стонать, молить о невозможной пощаде.
— Северус…
— Не надо, уходите… — перебил он сдавленно.
Директор замолчал, Снейп ненавидел его почти так же сильно, как и Аллегру за то, что тот все это время скрывал правду. Старик прекрасно знал, что тайна этой обманщицы определит его в ранг врага. Это шок, а шок всегда проходит. Снейп очнется со временем. Забудет, простит обоих, вернется к нормальному существованию, но не сейчас, когда ему так больно и так тоскливо от невольного предательства влюбленного ребенка, который и представить не может, что наделал.
— Ты должен простить…
— Почему вы скрывали? — обессилено произнес Снейп.
— Я дал ей шанс открыться самой, – ответил Дамблдор в своей манере милосердия. – Она всего лишь искренне любит тебя, она не могла знать…
— Любит?! – взорвался Северус. – Альбус, вы сделали это для себя, если бы вы открылись сразу, она бы сбежала моментально... — он не мог произнести ненавистного имени.
— Нет, мой мальчик, если бы её тайну рассказал тебе я, то ты бы её никогда не простил. А так она открылась тебе лично, и ты наверняка со временем принял бы и простил, – директор замолк на мгновение, словно обдумывая следующую фразу: – Ты должен понять Аллегру, она запуталась, и слишком много свалилось на бедную девочку. На неё постоянно давит отец и потом, ты же понимаешь, что она не знала, что может причинить тебе такую боль, это всё юношеский максимализм…
— Альбус, я бы убил её, я и сейчас не отвечаю за свои действия, – гнул свое Снейп. – Это не дар, а проклятие.
Дамблдор гладил плечо обессиленного друга, пытаясь успокоить, поддержать.
— Нет, мой мальчик, ты должен взять себя в руки, теперь ты понимаешь, почему мы не можем потерять её. Её дар – настоящая находка, как для нас, так и для Тома.
«Господи, как жестоки эти слова, как они обжигающе бездушны».
Спятившие черные глаза смотрели вверх на седовласого старца, во взгляде которого читалось искреннее понимание. Находка? Напускное, маска Дамблдора причиняла еще больше боли. Дамблдор лишь бесчеловечный гроссмейстер, двигающий шахматные фигуры к победе, готовый к жертвам манипулятор. Покачнувшись, Северус встал и отправился к дивану возле камина. Больше всего хотелось сжаться в комок и не замечать «праведных» наставлений.