Отравленная страсть
Шрифт:
– Женя! – крикнул Калинин.
Но торопливые шаги домашних тапочек на твердой подошве уже стучали по коридору. Дверца к этому моменту распахнулась полностью. Я повернул голову. Согнутая спина в коричневом костюме удалялась от шкафа. Ниже поясницы костюм был сильно смят. Я почему-то представил такое же помятое выражение на лице Калинина. Он плюхнулся в кресло. Тяжелая голова с седыми висками поворачивалась ко мне. Я прикрылся юбкой. Как ребенок, честное слово.
Лучше бы он меня застал в квартире, чем в таком глупом положении!
И тут шаги Жени остановились около шкафа. Дверца шумно захлопнулась. В закрывающейся
– Что случилось, Юра? – Встревоженный возглас Жени метнулся к креслу.
– Ничего. Ничего особенного. Обычные трудности. – Он надолго замолчал. Потом глубоко вздохнул: – Ну ладно. Я поеду. Завтра тяжелый день предстоит.
Мне сразу стало легче. У порога они поцеловались. Я слышал шорох одежды и звук разлепляющихся губ. Когда захлопнулась дверь, Женя вернулась к шкафу. Заскрипели мебельные петли. Полоса света накрыла мою согнутую фигуру.
– Вылезай, Тиша. – Женя улыбалась. Локоны черных волос подрагивали как пружинки. – Ты не заснул?
Она озорно смотрела на меня, словно мы действительно играли в прятки, и она наконец меня нашла. Но у меня было совсем другое настроение. Я развернулся и свесил ноги на пол. На плечах громоздился ворох одежды.
– Что у тебя с ним? – спросил я, уткнувшись глазами в пол.
Женя отвернулась и отошла. Я услышал голос, похожий на шелест листвы:
– Я его любила.
– Он же старый! – выкрикнул я.
– Он хороший.
– Но он… – Я смотрел на ее тонкую талию, которая была прямо передо мной, и не находил слов. – Но так нельзя!
– Что нельзя? – Она порывисто обернулась.
– Жить с ним. Целоваться с ним.
– Лучше человека я не встречала. – Она вновь отвернулась. Волосы веером рассыпались по обнаженным плечам.
– Так почему же ты ничего не сообщила ему про Андрея? Почему ты вчера позвала меня?
– Юрий был в Москве.
– А сегодня? Почему ты ему соврала? Она долго молчала, прежде чем сказать:
– Я любила его, и нам было хорошо… А сейчас я люблю свои воспоминания… Раз все уже произошло, лучше ему не говорить.
– Женя, Женечка. Что ты несешь? – Я встал и зло швырнул белую блузку, все еще зажатую в руке.
Ткань раскрылась в полете и смятым парашютом приземлилась на кровать. Я узнал кофточку, в которой впервые увидел Женю в университете. Яркий образ полоснул вспышкой воспоминания – белая фигура, безумная грация в простых движениях. Меня потянуло к ней. Затекшие ноги слушались плохо. Руки сжали хрупкие плечи девушки, губы шепнули с надеждой:
– А может, бросишь его?
Она дернула спиной и выскользнула. Ее глаза брызнули искрами:
– Ради кого? Ради тебя? Я тебя совсем не знаю!
– Меня? Почему? Почему ради меня? Найдешь молодого парня, – от обиды я нес полную чушь, сам понимал это, но продолжал монотонно твердить: – Познакомишься, влюбишься. Ты заметная. В университете много студентов. Это так естественно, чтобы молодые любили молодых.
– Замолчи! – Женя села в кресло, скрестила ноги. Голые коленки возвышались над журнальным столиком. – Думаешь, у меня не было молодого? Был. Самый первый…
Она повернула голову и больше не смотрела на меня. Казалось, она рассказывала одинокому цветку на подоконнике:
– Во время вступительных я жила в общежитии. Влюбилась в абитуриента. Втюрилась по уши.
Мне показалось, что на ее глазах выступили слезы. Но она не сделала ни одного движения, чтобы их вытереть или стряхнуть. Только поджала колени, обхватила их руками и стала похожа на свернувшегося в кресле котенка. Волосы полностью скрыли ее лицо. Я стоял посередине комнаты и не смел подойти.
– А Юрий Борисович мне встретился позже, – продолжила она рассказ. – Я не прошла по конкурсу и просто не знала, что делать. Он мне очень помог. Он был как волшебник. Он мог все! Я стала студенткой. Сначала меня приняли на вечернее отделение, а через месяц перевели на дневное. Юрий Борисович дарил мне бесконечные подарки. Такие милые… Он умел ухаживать и ждать. Я к нему привыкла, он даже мне понравился. Мне нужно было как-то его отблагодарить… С ним все было по-другому. Он был ласков и безумно нежен… Все так отличалось от того, что я испытала раньше. Мне было с ним очень хорошо… А потом он мне подарил вот эту квартиру. Я его полюбила… Сильно полюбила. Я была счастлива. Ощущала себя женой. Мы были почти как в браке. В гражданском. Он не жил со мной постоянно. Это был скорее гостевой брак. Главное, я любила… А сейчас… Сейчас не знаю. Сейчас мне с ним удобно.
Она затихла. Я с трудом осмысливал услышанное. Молчание набухало, как река в половодье, и разделяло нас. Берега раздвигались.
Я направился к двери. Женя не окликнула и не проводила. Замок захлопнулся за спиной, и я скатился по лестнице в дождливую ночь.
Дождь мешает, если от него пытаешься укрыться. Я не пытался. Дождинки скапливались в волосах, и, набрав силу, стекали по лицу и шее, мокрыми червяками заползали под воротник. Но мне было все равно. Волосы слиплись и вытянулись, напряженное лицо словно оделось в водяную маску. Потом промокла одежда на плечах и бедрах. Потом ступни ног, хлюпающие по лужам, затем все остальное. Но меня это не касалось. Мокло только мое тело, а вся моя сущность, то, из чего состоит человек кроме плоти, в десятый раз переживала историю Женьки Русиновой.
И это было в тысячу раз хуже.
Она любила другого! Она отдавала себя другому!
Я домысливал то, о чем она умолчала, и мне было безумно больно.
Где-то внутри меня сдвинулась тектоническая плита. Кипящей струей изрыгнулся вулкан. Боль расплывалась огненной лавой, заливая внутренности. Я полыхал и, казалось, мог прикосновением воспламенить листву. Но все вокруг было мокрым. Душа моя рвалась на части и кричала: «Ну почему тогда меня не было рядом с ней? Все было бы иначе!»