Отражение стрекозы

Мира Качи

— Госпожа Сон, а что означают иероглифы на ваших серьгах?

Она остановилась, сняла одну серьгу из уха и показала мне ближе.

— Вообще это читается как «бацзы» с китайского, а на корейском — «пхальчжа». Скажи, что звучит лучше. Таак, а означает это восемь цифр, которые влияют на твою удачу в жизни: день, месяц, год и время рождения. Но для простоты обычно все говорят, что пхальчжа — это судьба.

В ответ я кивнула головой. Если подумать, то писатели — это своего рода творцы, что дают своим детям-персонажам,

свою, неповторимую пхальчжу.

Сон Хани вернула серьгу на ухо.

— Госпожа, а где ваш телефон?

Писательница снова остановилась по дороге, пощупала свои карманы — они были незаметно пришиты внутри платья — и замерла.

— Писец, — она тихо произнесло, если только не грубее.

— Может, вернемся и посмотрим?

— Неа. Думая, я потеряла его, когда бежала по лесу. Что ж, — она поравнялась со мной, — здесь бы он все равно не помог. А что насчет твоего?

Я заглянула в маленькую сумку, крепко веря, что телефон внутри, но моего тоже не было.

— Видимо, я его тоже потеряла в парке, когда начался сильный ветер.

Было очень трудно поверить в потерю. Сколько себя помню, любую вещь, что принадлежала мне, я никому не хотела отдавать. Это своего рода жадность, которая до сих пор во мне находилась. Конечно, я не была скупой и не жалела ничего для близких, но если вещь принадлежит мне — это значит, что так должно быть всегда.

— Не волнуйся, я куплю тебе новый, когда выберемся отсюда, — писательница, похлопывая мою спину, успокаивала меня.

Я вздохнула.

«Столько фоток, записей и воспоминаний было в телефоне. Еще и закладки с дорамами. Теперь я точно не вспомню, на какой серии ван писа остановилась, и подруга меня убьёт».

— Точно купите?

— Точно.

— Тогда обещание на мизинчиках?

— Хех, давай.

Наши мизинцы соединились, и Сон Хани шуточно произнесла: «яксокхэё», что на корейском означает «обещаю». После мы пошли дальше, обсуждая какой именно я хочу телефон.

***

Спустя примерно двадцать минут мы вышли из леса на луг. В небе все также горела кроваво-красная луна. Не успели мы сделать и пару шагов, как к нам побежали люди с мотыгами и факелами. Мужчина с коричневой повязкой на лбу, что был впереди толпы, прокричал:

— Они вышли из Тихого леса. Это монстры, нападаем!

От резкого шока мы остановились. Когда люди уже находились в двух метрах от нас, Сон Хани, вытягивая руки вперед, нервно повторила:

— Стоп, стоп, стоп! Мы обычные люди!

На секунду они остановились. В этот раз высказывалась пухлая женщина среднего возраста:

— А почему мы должны вам верить? Агви тоже могут сказать, что они люди и потом убить нас. С чего это мы должны верить вам?

— Но разве мы похоже на агви? Вот смотрите. Как у всех одежда, лица… — Хани щипнула щеки, — обувь и…

— У обычных людей нет красных волос или желтых глаз, —

на последнем слове женщина указала взглядом на меня.

Госпожа Сон уже не знала, что делать. Она стала сильно нервничать и бегать глазами по людям. Народ состоял в большинстве из ачжум и ачжощи, молодых же очень мало: всего пятеро из пятнадцати. Все они были в старых, но часто стиранных ханбоках цветов травы, облаков и грязи.

«Наверное, это крестьяне. Если они пошли против монстров, значит, они говорят про тех всадников или еще про кого-то в лесу. Мы уж точно же не усатые бугаи. Что же можно сделать?.. Ааа, так трудно, — я смотрела всё нервно на народ. — Обычно я не напрягаю мозги, но пора начать, а то точно мы не доберёмся до Сеула».

В голову вообще ничего дельного не приходило, и от стресса я сильно сжала ручку сумки. Меня резко осенило, и я посмотрела на нее.

«Сумка. Точно!»

Осторожными движениями я приоткрыла сумку и посмотрела внутрь: ручка, блокнот, карта, проездной, наушники, конфета, ватные диски, блеск для губ и подводка для глаз.

«Ничего полезного», — подумала я и закрыла сумку.

Пока я нервно и внимательно осматривала предметы, Сон Хани пыталась заболтать крестьян. Я вздохнула, тяжко и горько.

— Паксу сказал… надо… — я расслышала шепот от молодых девушек где-то сбоку.

«Паксу… Паксу или слепые колдуны… гадали что-то на костях, — маячило на задворках сознания. — А мудан — шаманки — имели больше власти. — Ответ был почти рядом. — Мудан. Женщины. Власть… Перед нами крестьяне, верующие в мистику, а мудан — посредник между людьми и богами. Значит…»

Я посмотрела на Хани.

«Мудан же как-то отмечены, хм. Женщина отметила цвет моих глаз и волос госпожи Сон и посчитала это мистическим. Можно это посчитать как меткой, но от кого точно неизвестно… Тогда почему бы не попробовать: все равно один шанс».

Я думала, как создать атмосферу мистицизма и, не зная, что еще сказать или сделать, сымпровизировала — то есть заплакала во все горло.

— Г-госпожа Сон, уваа… — Я стала тереть глаза кулаками. Люди же шокировано стали на меня смотреть, впрочем, как и писательница. — Как можно называть нас м-монстрами, к-когда мы с-с ними боремся.

Я убрала кулаки и стала презентовать Сон Хани:

— Люди, как можно этого не знать! Это мудан Сон — известная шаманка из города Сеул. Она избавилась от имуги в деревни Шалалай, убрала боль в животе у госпожи Сок и предсказала мне — ее приданная слуге, Мирэ из деревни Нюёк — сбывающиеся события на десять лет жизни.

«Правда, имуги — это была змея, которую в детстве писательница выкинула из дома, боль в животе она убрала чаем из лопуха, что купила мне, а предсказание на десять лет — это маска из приложения. Только крестьянам знать это не нужно».