Отражение звезды
Шрифт:
«Почему же меня так тянет к этому человеку?» — думал Аганин и чувствовал, как все ближе и ближе становятся они друг другу.
— А когда я перешел в девятый класс, это было… дай Бог памяти… В шестидесятом году. Тоже осенью, поздним сентябрем я пришел домой и застал мать в слезах. Я испугался, прижался к ней, совсем как девчонка, и тоже заплакал. Представляешь? — Каратаев усмехнулся, но качнул головой и поднял глаза вправо и вверх, пытаясь припомнить тот день до мельчайших подробностей. — Лоб здоровый, а у мамы в переднике носом хлюпаю.
Аганин понимающе усмехнулся и повел плечами.
— «Твой папа
— Папа?! — Аганин нервно вскочил. — У тебя… Погиб отец в шестидесятом? Под пласт породы?..
— Да… представь себе. У тебя ведь тоже так?
— Так, — Аганин снова опустился на стул. Взял со стола чашку, сделал большой глоток остывшего крепкого чая. — Он был метростроевцем. И это были самые лучшие годы моей жизни. До девяти лет. Они… работали вместе?
— Нет, — Григорий покачал головой. — Они были… То есть твой отец и мой — один человек.
— О Бо-оже! — У Аганина отнялись ноги — он попытался подняться, но тут же рухнул обратно.
— Привет, брат. — Александр Николаевич внимательно смотрел на Григория, поражаясь тому, сколько может быть силы и самообладания в одном человеке. Григорий улыбался и протягивал ему руку. — Ну? Или ты не признаешь родства?
— Привет, — произнес Аганин. Ему потребовалось усилие, чтоб справиться с собой. — Но ты… Ты не чувствуешь к нам с матерью ненависти? Ты… не винишь нас?
— Я чувствую, что все должно было быть так, как было. Ненависть унижает. Ничто не должно унижать человека, ничто не должно заставлять его чувствовать себя ничтожеством. Я искал тебя! Я нашел тебя! Еще от своей мамы я узнал, что у меня есть брат. Ты знаешь, как я хотел, чтоб у меня был брат! Я смотрел туда, — он ткнул пальцем в снежную заоконную пустоту, в сторону неба, — и представлял себе, какой у меня брат. А ты вот какой…
— Прости… — Аганин встал, подошел к Григорию, осторожно потоптался перед ним в нерешительности, желая обнять его и не в силах сделать этого, но Григорий сам порывисто шагнул к нему и всем телом прижался к брату.
Он мчался домой, в подвал. Он нес радостную весть: теперь у них есть квартира! Маленькая, правда, однокомнатная, но своя. Мать приватизировала ее и завещала сыну. Есть все-таки в жизни справедливость, ох, есть! Каратаев был вторым наследником, если сын не найдется в течение года. Год прошел, прошло уже даже два года, и Каратаев мог бы присвоить себе жилье, не терзаясь угрызениями совести. Он давно стал владельцем кооперативной квартиры матери Александра Николаевича и сдал квартиру молодоженам. Пока эта семья будет искать другое жилье, Аганин поживет в служебке. У Григория обнаружился друг — директор одной из московских бань. Там нужен истопник, уборщик и сторож в одном лице. И этим человеком будет он — Аганин. Что ж, для начала совсем недурно.
Все, теперь он выкарабкается, иного и быть не могло! Ведь на его совести Леночка. Он должен поставить ее на ноги, дать образование, воспитать и выпустить в люди.
Длинные густые ресницы отбрасывали тени на нежные щечки девочки. Он смотрел на нее теплым взглядом и внутренне ликовал. Аганин ощущал нечто среднее между радостной паникой и стыдливым покаянием. Ради этого ребенка он готов своротить горы, и он это сделает!
2
Кладбище
Леночка шла к могиле Аганина, вслушиваясь, как потрескивают под ногами камешки. Интересно, думала она, почему на кладбище лето наступает раньше? Почему богаче и пышнее зелень? Почему здесь кажется пронзительней и бестолковей городской шум?
У свежевырытой могилы, чуть в стороне от холмика, стояли люди. Батюшка дымил кадилом, и тонкий аромат щекотал ноздри сладким дурманом.
Леночка остановилась. Батюшка низким голосом, нараспев, стал читать молитвы, и она закачалась в такт его словам, совершенно забыв, кто она такая, зачем пришла, что делает у черного гроба, в котором виднеется бледное лицо в кисейной пене тюлевого покрывала.
— Аминь, — услышала она и вздрогнула.
— Аминь, — повторили нестройные голоса, и руки людей, стоящих в глухой печали, вскинулись, словно по мановению дирижерской палочки.
— Аминь, — прошептала Леночка. В ней вдруг всколыхнулась вся ее жизнь и тайфуном обрушилась на сердце. Все, закончилась тупая, бессмысленная борьба с ветряными мельницами. Закончился чей-то странный эксперимент над ней. Она стала что-то понимать. Она смотрела на бледное лицо и понимала, что не случайно ноги привели ее в предсвадебный день на кладбище.
Здесь время идет по иным законам. Оно и летит и в то же время тянется бесконечно долго. Тут каждое мгновение, уносящееся в прошлое, дает не сравнимую свободу раздумчивого созерцания, отдаляя тупость повседневной колготни. За одно мгновение здесь можно понять и передумать гораздо больше, чем за всю свою жизнь.
Леночка подняла глаза и вдруг обнаружила, что их осталось двое: она и женщина, которая смотрит в Леночкино лицо со смешанным чувством тревоги и ожидания.
Леночка медленно отступила. Женщина не шелохнулась — как будто она не человек, а застывший манекен. Леночка сделала еще пару коротеньких шажков, наткнулась на чей-то покосившийся крест, нащупала его сзади руками и собралась было уже повернуться, как вдруг услышала невнятный голос. Почти беззвучный, спокойный, как будто кто-то прошуршал бумагой:
— Удивительная осень…
— Что? — не поняла Леночка. — При чем тут осень?
— У нас была удивительная осень… И где она? Где остались те птицы? Почему они не вернулись?.. Не помню. Не могу вспомнить. Как будто жизнь сквозь мясорубку… А вот и птицы! — Женщина вскинула голову к небу, и Леночка повторила то же движение, но птиц там не было. Никаких. Даже серых воробушек.
— Да-да, — пробормотала Леночка, желая только одного — уйти поскорее. Но мешал крест за спиной, она почему-то никак не могла догадаться обойти его. — Вот и птицы… — сказала она и посмотрела в лицо женщины. Та улыбнулась, тихонько переступая с ноги на ногу, как будто месила тесто ногами.