Отражение звезды
Шрифт:
— А звание у меня было — капитан, — продолжал рассказывать Хорь. — И величали меня, знаешь как?
— Как? — Леночка растянула розовые губки в недоверчивой улыбке.
— Александром Николаевичем Аганиным. Капитан второго ранга Аганин Александр Николаевич. Ну как? — Ну как, — спрашивает еще! Леночка восхищенно и все же с недоверием приблизилась к мужчине.
— Значит, ты никакой не Хорь?
— Нет, конечно, — подтвердил он. — Это так, для этих. — Он небрежно кивнул в сторону выхода, имея в виду, конечно же, своих собутыльников. — Они же и выговорить
Леночка рассмеялась, ей нравились новые отношения с Хорем. Ей нравилось, что вдруг оказалось, что его зовут так красиво и просто — Александр Николаевич. Надо же, никакой он не Хорь. Аганин, оказывается. Капитан. Она промолчала, и он через плечо посмотрел в ее сторону. Леночка посмотрела на его лицо и заметила, что он с трудом скрывает улыбку.
— А китов ты видел? — вдруг спросила она.
— Видел, — кивнул он и склонил голову над платой. Дымок взвился, зашипела канифоль. Придерживая пальцем какую-то детальку, Хорь ткнул жалом паяльника в самое ее основание. — Епт! Твою мать! — Он ругнулся, затряс кистью руки над полом, согнувшись на бок, словно рука сразу стала тяжелой, и замотал головой.
— Ой, — испугалась Леночка, — ну что ты? Дай подую. Дай, на пальчик подую! — Она обхватила его палец ладошками и стала дуть на него, приговаривая: — У киски заболи, у мышки заболи, у папы… Саши… Ты будешь моим папой?
Огонек, взметнувшийся из-под светлых длинных ресничек девочки, обжег Александра Николаевича сильнее, чем сто паяльников вместе взятых. Еще никогда в жизни он не испытывал такой сладкой муки. Александр Николаевич с удивлением рассматривал девочку.
— Смотри, у тебя на кофточке отрывается пуговка. Давай пришью.
— Я сама.
Худенькая, думал Аганин, хрупкая, тщедушная, а какая в ней сила! Он не мог объяснить себе, что же происходит с ним? Почему так неожиданно и стремительно потянулась его душа, заскорузлая и бесчувственная, к этому ребенку, к этому тонкому, робкому росточку?
Не уживались в его душе такие понятия, как обида на всю прошлую жизнь, на предательство, перенесенное им однажды, на боль, причиненную некогда самыми близкими людьми, и эта поздняя, бескорыстная и всеохватная любовь. Любовь, заполонившая его отчаявшееся и потерявшее всякую надежду на нормальную жизнь сердце.
— А ты будешь моей дочкой? — превозмогая дрожь в голосе, спросил Аганин и снова прижал Леночку к своей груди. Он не хотел, чтобы она видела, как он плачет.
Теперь, по прошествии стольких лет, Леночка могла трезво оценить свое отношение к человеку, с которым ее так странно столкнула судьба. Все реже и реже вспоминался год, проведенный в слезах, страхе и муках отчаяния. Со временем неприязнь переросла в уважение — оно выражалось не в детском всплеске эмоций, а в спокойной и непоколебимой уверенности, что у нее есть дом, близкий человек и большое светлое будущее. Все встало на свои места, как будто навели резкость в бинокле: нежность — нежностью, любовь — любовью, преданность — преданностью. Все
А тогда… что тогда она могла понимать? Видела лишь, что с папой Сашей происходят невероятные вещи. Однажды утром она проснулась и обнаружила рядом с собой чужого человека. Первый приступ подкатившего страха сменился диким восторгом. Оказывается, это никакой не чужой человек. Это папа Саша, чисто выбритый, вымытый и, похоже, наодеколоненный склонился над ее лицом.
— Вставай, котеночек, пора приниматься за дело. Скажи-ка мне, сколько мы с тобой пролоботрясничали? А? Молчишь, да? А хочешь, я за тебя отвечу? Почти два года. Представляешь — два года!
— Ну, допустим, я год… работала, — Леночка возмущенно хлопнула ресничками, но тут же густо залилась краской.
— Вот так-то, — пробормотал Аганин. — И мне тоже стыдно, поверь. Но ведь должны же люди исправлять свои ошибки, не правда ли? Смотри, что я нашел у библиотеки. Раньше хоть макулатуру сдавали, а теперь в мусорку тащат. — Он выложил перед Леночкой кипу книг. — Для начала ты посидишь и почитаешь. Буквы-то хоть помнишь?
— Конан Дойл! — громко прочла Леночка вместо ответа. Глазки ее блеснули. Она радостно стала перебирать дышащие на ладан картонные переплеты. — Ух ты! А это зачем? — удивилась Леночка. — Математика. Зачем?
— Учиться будем! Здесь и английский, и природоведение, и литература для четвертого класса… Вернусь, сразу займемся счетом. Согласна? Хотя, кто у тебя и спрашивать станет? Моя дочь не будет невеждой!
В тот день Аганин вернулся поздно, математикой им позаниматься не удалось, но как радостно сияли его глаза!
— Ленусик, я сообщу тебе потрясающую новость! У нас есть своя квартира. Кроме того, я нашел работу. Ты позанимаешься остаток года с репетитором, а на следующий пойдешь в школу. И все, не спрашивай у меня ничего, я все равно жутко хочу спать!
Он не стал рассказывать о подробностях пережитого дня, притворился, будто моментально уснул, но, лежа в ворохе подобранных на свалках одеял, еще и еще раз прокручивал перед собой картины воспоминаний… За днем сегодняшним потянулись воспоминания о тех событиях, которые в одно мгновение перевернули всю его жизнь.
Помнится, в тот вечер густые сумерки затянули город плотными клубами снега. Он падал тяжело и вязко. Было тепло, и, не успевая долететь до земли, снег таял и ложился под ноги уже слякотной кашицей.
Александр Николаевич шел домой, преисполненный одновременно и радостью, и тревогой. Давно так учащенно не билось его сердце. Был канун Нового года. «О Господи! Скоро Новый год!» — вспомнил он и подумал, что нужно будет поискать Леночке подарок.
А тогда он тащил под мышкой огромного розового слона, большой букет красных роз и торт, пытаясь попеременно устроить все это в руках таким образом, чтобы розы не кололись, торт не выскальзывал из ленты, а уши слона не шлепали по бедрам и не волочились по земле.