Отражение звезды
Шрифт:
Старуха по вечерам исчезала. Она не запрещала Киркею выходить из юрты. Но он и захотел бы – не смог бы далеко уйти. Ноги плохо держали его, но ведь ничто не мешало ему размышлять. Тем более все мысли крутились вокруг Айдыны. Жизнь снова наполнилась смыслом и любовью. Поэтому он, не переча, пил горькие отвары трав, не ворчал, когда старуха острыми кулачками разминала ему спину и грудь, натирала медвежьим салом и все время что-то шептала: то ли заклинала, то ли призывала богов. И не напрасно. Киркей чувствовал, как наливалось силой его тело. А чтобы вернуть крепость рукам, крутил и вертел то каменную ступку, то мельничный жернов и радовался, что с каждым днем быстрее и ловчее с этим справлялся.
Но
– Веди нас, Киркей! – сказали, словно он был первым среди них. И он не удивился. Так захотела Ончас, а она, похоже, знала, чего хотела…
В предутренней пелене тумана просыпалась, оживала тайга, когда всадники миновали пределы улуса. Припадая к земле, кралась к заячьим норам, к глухариным токам огнеглазая лиса. Черный соболь, подрагивая острой мордочкой, скользил по гнилой валежине, скрадывая мышь. У синих болот злобно хрюкал грозный вепрь-секач. Прильнув к стволу сосны, рысь поджидала добычу – несмышленого сойка-мараленка. В камышах гнездились тучи уток, гусей, куликов…
До острога скакали трое суток, без сна и отдыха, делая короткие остановки, чтобы накормить и напоить лошадей. А затем потянулись долгие дни, когда Киркей и матыры, сменяя друг друга, кружили вокруг острога, как степные волки, карауля добычу. Но казаки по одному из острога не выезжали.
Киркей изводился от нетерпения. А вдруг Ончас ошиблась и Айдына мертва, как ее отец и дядька? Но сердце подсказывало: жива его подружка, жива!
Куковала в зарослях кукушка. Отогревшись на солнце, вовсю распевали птицы. В горах и в тайге вились свежие, молодые, будоражившие Киркея запахи.
Они проникали в него, как стрелы, наполняли тело и душу почти бесовской силою. Хотелось броситься на траву, на пробудившуюся землю и кататься по ней, и рычать, и кричать во все горло. Как дикий зверь, размять кости, сбросить космы старой шерсти после невыразимо долгой спячки.
Хотелось, расправив плечи, дышать полной грудью. Дышать жадно, чтобы прополоскать легкие густой горной прохладой, а потом запеть во весь голос. Так запеть, чтобы услышали твою песню девушки из многочисленных юрт, которые скоро, точно белоснежные цветы, вырастут в степи.
Хотелось, подставив грудь лучам солнца, глядеть и глядеть в небесную голубизну, пока не уснешь, убаюканный весенним теплом…
Хотелось… Но тревога не позволяла ему насладиться жизнью. Все мысли его были об Айдыне. И днем и ночью. И чем больше думал, тем чаще она приходила к нему во сне. Обнимала, ложилась рядом на мягкую кошму. И всякий раз происходило то, отчего Киркей просыпался в поту и скрипел зубами от досады. Его руки помнили тонкое девичье тело, нежность объятий и тепло мягких губ. А как податлива была Айдына! Как покорна! Как страстно изгибалась под ним и молила о любви снова и снова!
Наконец его ожидание увенчалось успехом. Однажды вечером он услышал пение любимой и от радости застрекотал кедровкой. И так три раза. Когда-то этим криком он вызывал ее из юрты. Айдына услышала, поняла и ответила нежным напевом горлицы.
Киркей подпрыгнул от счастья. А через несколько дней Айдыне каким-то образом удалось обхитрить сторожей, и она вышла за ворота острога. Правда, не одна, в сопровождении крепкой бабы орысов.
Словно стрелы, выпущенные из тугих луков, выскочили из-за кустов воины Чаадара. И вот уже Айдына в седле, только баба не отставала. Бежала следом и кричала не своим голосом. Тогда один из матыров, Адолом его звали, подхватил бабу под мышки и усадил перед собой
На стенах острога орали орысы, пускали вслед стрелы и пули, но Киркей давно подготовил пути отхода. И когда казаки кинулись в погоню, пустил по сакме двух матыров, чтобы увели врагов дальше в степь, запутали, закружили, обманули… Сам же с оставшимися воинами ушел по руслу речушки, что затерялась в густых зарослях.
К вечеру они одолели дневной путь. И стали в глухом ущелье на ночлег. К нему вела тайная тропа, о которой Киркею рассказала Ончас. Тропа горных духов, которые пропускали не всякого. Киркея с его отрядом тоже заморочили бы, отвели, закрыли пути, если б не тайное заклятье, которое поведала Ончас, да кожаный мешочек, что вручила ему старуха. Там хранились сердца трех белых ягнят – лучшее лакомство для горных людей. Их оставили подле обо, над входом в ущелье.
Вскоре вернулись те два матыра, что запутывали следы. Вернулись довольные: казаки долго плутали по степи и уехали несолоно хлебавши.
Разожгли костер. Дым разгонял комаров. Но, чтобы не гневить богиню Огня – От Инее, подкормили пламя кусочками вяленого мяса, что у каждого воина хранилось под седлом. Ведь через От Инее достается пища всем окрестным духам и властителю таг-ээзи [8] Хубай-хану.
Поужинали тем же мясом да копченым сыром хурут, чьи круглые лепешки висят на жердях хуртус над очагом в каждой юрте. Запили еду родниковой водой. Двух воинов поставили в караул. Остальные расстелили на камнях попоны, подложили под головы седла и мигом уснули богатырским сном.
8
Хозяева гор.
Киркей и Айдына сидели возле костра.
Орысская баба тоже не спала, не спускала глаз с Айдыны. Звали ее чудно – Олена. Оказалась она совсем не старой, крепко сбитой девкой, а в бедрах и в груди обильнее двух вместе взятых чаадарских молодок.
Расстегнув на груди рубаху, Олена распустила косу и расчесывала волосы деревянным гребнем. Заметив взгляд Киркея, расплылась в улыбке. Похоже, ее совсем не тяготил плен. А вот Айдына вела себя странно. Очень сдержанно, строго, и отстранилась, когда Киркей захотел обнять ее – просто как старый друг, просто от счастья, что снова увидел ее живой и здоровой. Но она сердито дернула плечом и только что не оттолкнула его. Рассказать, как погиб Теркен-бег и его дружинники, Айдына отказалась. На вопрос Киркея, зачем орысы ее, раненную, выхаживали, если поначалу хотели убить, фыркнула и смерила его гневным взглядом. Но, главное, совсем не удивилась, что Ирбек выжил. Только пробормотала что-то, судя по ее лицу, не слишком доброжелательное.
Киркей пытался понять, что случилось с подругой? Гибель отца повлияла или орысский плен? Еще его волновало, что Айдына расплела девичьи косички сурмес. Теперь у нее тулун – коса замужней женщины. Неужто кто-то из орысов взял ее в жены? Насильно взял или по согласию? Сердце его тревожно билось. Когда-то Киркей поклялся убить всякого, кто покусился бы на честь Айдыны. Но кого он должен теперь убить? От Айдыны вряд ли добьешься ответа – так, может, подступить к Олене с расспросами?
Он снова посмотрел на орысскую девку. Та обвила косу вокруг головы, накинула платок, закуталась в кошму. Взгляд Киркея встретила спокойно, но в темных глазах будто искры вспыхнули. Он тотчас отвернулся. Гадко было сознавать, что манило его к орысской девке, влекло против воли, как влечет пропасть или темный водоворот. Даже присутствие Айдыны не спасало. Радость от встречи с любимой потухла, столкнувшись с ее ледяным взглядом.