Отражение звезды

Мельникова Ирина Александровна

– Мне не нужны долгие разговоры о добре и зле, почтенный Тюлюмджи. Мне нужен ответ.

– Ты получишь ответ, полководец, – сказал шаман. – Но сначала я почищу твой огонь – ты набросал в него слишком много дурных мыслей. Сладкое сделать горьким легко, горькое сладким – трудно.

Шаман развязал мешок и принялся сыпать в очаг веточки можжевельника, сухие пучки богородской травы, корни бадана… Огонь, меняя цвет, становился то кроваво-красным, то белел, точно испуганное насмерть живое существо. Духи, а может, демоны корчились, ластясь к шаману, тянули к нему, словно руки, языки пламени, но Тюлюмджи был непреклонен.

Наконец, вытянув сухую руку над очагом, шаман всыпал в него горсть бурого порошка. Огонь вспыхнул, будто в отчаянии охватил желтую человеческую ладонь – и опал.

Равдан с удивлением смотрел в очаг.

В нем тихим, ровным пламенем горел огонь. И теперь даже искушенный в полетах мысли певец-улигерчи не разглядел бы в пламени ничего удивительного.

Шаман, бормоча что-то себе под нос, достал из мешка небольшой турсук [63] и габалу [64] – крышку его щедро украшали бирюза и кораллы, а подставку из горного хрусталя выточила рука искусного мастера. Не переставая бормотать, Тюлюмджи погрузил в огонь руку, державшую череп, словно это был не огонь, а проточная вода. Пламя равнодушно обтекало человеческую плоть, не причиняя ей вреда. Шаман поднял вверх другую руку – и из турсука в полость габалы, переливаясь в отблесках пламени, заструилась темная жидкость.

63

Кожаный сосуд (монг.).

64

Сосуд из черепа человека, оправленный в серебро.

Вытряхнув турсук, шаман вынул руку из огня, снял с шеи оберег-мирде с изображением Будды Шакьямуни, окунул его в жидкость и протянул контайше костяную чашу.

– Пей, Алаке [65] !

Равдан взял теплый сосуд и принюхался.

– Что это? Кровь?

Шаман затрясся от негодования. И приказал:

– Пей! Иначе напиток потеряет силу огня!

Равдан выдохнул, словно собирался опрокинуть в себя чашу арке [66] , и одним большим глотком выпил все до капли. Скривившись, он приподнял череп и взглянул в его пустые, затянутые серебром глазницы.

65

Непобедимый (монг.).

66

Молочная водка (монг.).

– Кажется, ты взял эту кровь у мангуса [67] , почтенный Тюлюмджи? А чей это череп?

Шаман усмехнулся.

– Это череп другого Алаке – Батура-контайши, сына великого Хаара-Хулы, который желал знать ответы на все вопросы. Теперь он их знает.

– Ему они уже ни к чему, – сказал задумчиво Равдан.

Шаман пожал плечами.

– Возможно, он хотел поделиться ими с полководцем, череп которого пока еще не оправлен в серебро?

Контайша покачал головой. Язык его стал тяжелым, сухим и словно прилип к зубам. Даже если бы и хотел, Равдан не смог бы ответить шаману.

67

Злой дух, демон (монг.). Мангусами также называли врагов.

И тут все поплыло у него перед глазами. Шатер заволокло мороком – дрожащим и зыбким, будто речная заводь. Высохшее, обтянутое желтой кожей лицо шамана внезапно придвинулось близко-близко. И это лицо неожиданно напомнило Равдану грубые личины, выбитые на красноватых камнях, щедро разбросанных в кыргызской степи. Оно было столь же грубым и отрешенным. Но жилка над бровью билась и извивалась под сухой кожей, словно змея, пойманная старой кошмой. И расширившиеся зрачки шамана тоже были живыми. Они внимательно смотрели из темных глазниц, точно со дна глубокого колодца, неведомым образом проникая в кровь и плоть Равдана.

Внезапно громадное лицо шамана стало прозрачным. Сквозь него полыхнуло белое пламя.

– Смотри в огонь, – слова будто прорвали бесконечность, протекли между пальцев.

Смотреть мимо огня

не получалось, как бы Равдан ни силился отвести взгляд. Яркое пламя заполняло вселенную, и в нем давно растворилось и призрачное лицо старого боо, и весь окружающий мир, и тот, кто когда-то, в незапамятные времена, слыл джунгарским контайши по имени Равдан…

Ведь рождение и смерть – всего лишь мгновения в нескончаемом потоке времени…

Глава 25

– Великая ночь сегодня, – привел его в чувство старческий голос. – Вторая ночь полнолуния, когда могучие чойчжоны спускаются на землю. Их могучие изюбры подобны ветру, их глаза – молнии в туче! Услышь меня, Шакьямуни, услышь, мудрый Богдо-гэгэн, своего балди [68] ! Будды и бодхисатвы проходят в эту ночь над землею. Они видят свое отражение в мельчайшем ручье, слышат свое имя от каждой былинки…

Равдан открыл глаза. Несмотря на жаркое пламя и лисью доху, которую он забыл снять, его трясло от холодного озноба. Пот ручьями стекал по щекам, копился на губах.

68

Послушник (монг.).

Мутное пятно напротив приобрело очертания человека.

– Произноси за мной, Алаке! – раздался все тот же голос.

И Равдан, с трудом ворочая языком, стал повторять вслед за Тюлюмджи:

– Если счастья желаешь,То причитанья и вопли,Желания и недовольства – Эту стрелу из себя вырви!Отравленную стрелу вырвав,Покой обретешь душевный,Уничтожив в себе все печали…

– Надень, Алаке, и иди! – дотронулся до его руки Тюлюмджи и протянул оберег. – Воины ждут тебя! Все готово к большому тою.

И словно пелена упала с глаз контайши. Не было больше шамана с его мешком и бубном, не было сполохов огня. Угли в очаге поблекли, лишь струйки синего дыма курились над ними, наполняя шатер горьким чадом.

Рука сжимала кожаный гайтан глиняного мирде. Помедлив мгновение, Равдан надел его на шею. А затем, чувствуя необыкновенную легкость во всем теле, поднялся на ноги и вышел из шатра.

– Слава великому Равдану! – троекратно выкрикнули хара ашыты [69] , воздев к небу обнаженные мечи.

«Черных волков», его личную стражу, боялись даже заносчивые нойоны и силачи-батыры, ведь те охраняли контайшу днем и ночью, на отдыхе и на охоте. И, не задумываясь, зарубили бы всякого, посягнувшего на жизнь повелителя.

– Слава Вечному Синему небу! – буркнул Равдан и окинул взглядом ургу [70] .

Рядом с шатром контайши белела юрта его любимой жены Деляш, их окружали шатры нойонов и батыров. У каждой юрты – шест с родовой или племенной тамгой, знамена с пестрыми бунчуками. Ниже, под сопкой, – тоже ряды полотняных и кожаных шатров, бунчуки джагунов [71] и разноцветные туги [72] , табунки боевых верблюдов и коней и множество костров, возле которых в радостном ожидании сновали воины.

69

Черные волки (монг.).

70

Ставка верховного хана (монг.).

71

Сотня. Боевое соединение ойратов.

72

Знамя (монг.).