Отражение звезды

Мельникова Ирина Александровна

– Я не вру! – пленник поднял изуродованное лицо. Из-под века, прикрывавшего вытекший глаз, выкатилась слеза, второй же полыхнул гневом. – Мой отец перед смертью потерял голову и отдал власть безродному пастуху. Я бежал, иначе коварный Теркен убил бы меня.

Равдан хмыкнул, окинул пленного взглядом.

– Ты ж калека! Как мог Сигбей доверить тебе улус?

– Я не всегда был калекой, а свои шрамы получил в недавней схватке с орысами, – с угрюмым видом ответил пленник. – Зато я успел отомстить Теркену. Я зарезал его под стенами орысского острога. И почти добрался до его дочери. Но… не получилось! Пока! Правда, два дня назад я проник в стан Эпчей-бега и застрелил его из лука! Я правду сказал! По этой причине Тайнах-бег и сын Эпчея Хоболай

увели своих воинов. Теперь никто не помешает тебе – о, великий Равдан! – расправиться с Айдыной и ее людьми. Я покажу безопасные тропы к ее становищу.

– Но это твой народ, калека! – задумчиво произнес Равдан. – Из-за низкой обиды ты готов отдать своих родичей на растерзание моим воинам?

– Мои родичи признали Теркена своим бегом, затем назвали вождем Айдыну! – вскинулся пленник и повысил голос, словно забыл, перед кем лежит ниц. – Это они предали меня! И, значит, я буду мстить им, пока дышу, пока мои ноги топчут землю!

– Уведи его! – приказал Равдан яртаулу и брезгливо сморщился. – Я приказал бы живьем содрать шкуру с этого грязного пса, но он может нам пригодиться. Определи его пока к кашеварам. Но смотри, упустишь – шкуру велю спустить с тебя…

* * *

…Когда тень от воткнутой в землю стрелы исчезла, войско Равдана было готово к походу. Верблюды с тяжелой поклажей, с разобранными шатрами и герами [88] уже тронулись в путь, пыль заволокла половину неба.

Воины ждали своего повелителя в седлах. Ровными рядами выстроились они поперек широкой лощины. Равдан в желтом шелковом халате и желтых сапогах, в островерхой шапке с трехочковым павлиньим пером, как и подобало великому полководцу, неспешно уселся в седло Тарлана – быстрого, как сокол, белоснежного коня. Шаман Тюлюмджи, с бубном за спиной и мечом на поясе, подъехал к нему, звеня оберегами, и вполголоса сказал:

88

Монгольская юрта.

– Алаке, твой отец Сэнгэ перед походом всегда разговаривал с воинами, ободрял их и вселял храбрость в сердца. Последуй же его примеру.

Равдан одарил шамана недовольным взглядом – после вчерашнего Тюлюмджи раздражал его своими советами. Однако контайша сдержал гнев. Привстав в стременах, он сунул руку за пазуху, коснулся пальцами висевшего на шее мирде и весело прокричал:

– Нет большего наслаждения и удовольствия для воина, как подавить злобного смутьяна и победить врага! Вырвать его с корнем и захватить все, что тот имеет! Заставить его женщин обливаться слезами, а затем подмять их своим телом! Сесть на его крепких коней с гладкими крупами! Вдоволь напиться арке из его бурдюков. Опустошить его казаны с жирным маханом [89] ! Вперед, ойраты! Пусть кровь непокорных кыргызов досыта напоит эту бесплодную землю!

89

Мясной суп, бульон из конины.

Воины захохотали, высоко подняв копья и сабли в знак одобрения. Тюлюмджи недовольно проворчал что-то, но Равдан не обернулся. Вытянув Тарлана плетью, он пустил коня рысью. Дрогнуло и поплыло прочь от заходившего солнца хвостатое джунгарское знамя с желтым орлом, раскинувшим крылья на черном шелке…

Войско двинулось следом, и воины, покачиваясь в седлах, продолжали смеяться, пересказывая друг другу слова контайши…

Глава 27

Айдына смотрела на своих воинов и не могла сдержать счастливого волнения. Жестокие ветры гор, суровые морозы зимой и зной степей летом закалили их тела, выточили лица – так вода вымывает из камня все лишнее, ненужное, оставляя лишь твердую породу. Кыргызский воин не боится смерти.

Что такое смерть? Айдына с младенчества знала, что смерти нет. Есть переход из земного состояния в небесное. Там, на вечных небесах, правит главный повелитель всего земного и небесного – могущественный и мудрый Хан-Тигир. Там же на небесах обитают и духи всех кыргызских предков. С небес они покровительствуют своим потомкам.

Там, на небесах, земные воины прямиком попадают в славное войско Хан-Тигира. Тому воину, который держал свое слово, слушался старших, был стойким в бою и, самое главное, не бросал в пылу сражения товарища и соседа по десятке, сотне, тысяче, уготована дорога в лучшие войска верховного божества.

Там, на небесах, погибшего воина ожидают умершие родичи и вечнозеленые пастбища. Белые высокие юрты, красивые девушки и много-много скота: овцы, тучные стада, табуны быстроногих белых лошадей. Там, на небесах, можно будет долго отдыхать от ратных дел и воинских занятий.

Но смерть должна быть прекрасной и славной. Надо воевать так, чтобы в течение веков о тебе слагали сказания и легенды, пели песни сказители у ночных костров и чтобы молодые воины слушали эти напевы о павших матырах с душевным трепетом и благоговением.

Нужно, чтобы после смерти о тебе помнили не только в твоей родной юрте, не только в твоем кочевье, но и в других кочевьях. Чтобы все говорили о тебе, как достойно ты прожил жизнь и как достойно принял неизбежную смерть, пополнив войска Небесного Хана.

Воины Чаадара были готовы к схватке. Решительные лица, крепко сжатые губы, спокойный прищур глаз… Спаянность и сплоченность – вот в чем сила войска Айдыны. Это умение без слов понимать и чувствовать друг друга, это железный уклад и непреложный порядок. Это верность и смелость, стойкость и мужество! Это сжатый кулак против врагов и надежный локоть, на который может опереться товарищ…

Шаман Аппах уже провел на поляне посреди аала обряд поклонения Кугурт-чаясы – громовержцу, чтобы тот защитил воинов Чаадара своими огненными стрелами. Воины, верховые и пешие, окружили огромный костер, рядом с которым ждали своей участи жертвенные бараны. Вскоре лезвия сабель, наконечники стрел и копий покраснели от их крови. Но все в округе знали, что осталось совсем немного времени до того мгновения, когда оружие эров и матыров обагрит кровь врагов и их коней.

– Готовы ли воины Чаадара к битве? Готовы ли они поразить врага в сражении? – прокричала Айдына.

– Готовы! – ответили воины, воздев копья к небу, подняв сабли и луки.

– Если в земли кыргызов приходит враг, то грива коня становится для мужчин кровом, кольчуга – женой, а копье – сыном! – звенел голос Айдыны. Он задевал душу, заставлял трепетать сердца и седых, иссеченных шрамами матыров, и молодых безрассудных хозончи.

Родная земля! Чаадар! С этим словом шли на смерть кыргызские воины. Это слово говорили они своим женам, отправляясь в поход. Одно слово. Не оглядываясь, не топчась с седлом в руках на пороге юрты. Растворялись в пыльной степи, привычно врастая в коня. Это слово кричали они на привале, рассевшись вокруг огня. Этим словом грелись, уходя в буран, в харауул. Брызгами крови вылетало слово в последние мгновения их жизни. Свистом из рассеченных легких змеилось оно по земле… Ча-а-да-а-ар!

– Жизнь и век свой предадим острию копья! Душу и страсти свои посвятим Чаадару! Постоим за свой народ, вырвем для него свое сердце! – летел над степью голос Айдыны.

И ей вторил многоголосый хор ее воинов:

– Постоим!..

Мирон и Никишка тоже были в этом строю и кричали вместе с кыргызами:

– Ур-ур-ур! Ча-а-да-а-ар!

Древний боевой клич несся над степью, и князь чувствовал, как стягивало скулы и рот, как сводило лицо пронзительным холодом в предчувствии близкой сечи. Айдына противилась, но он все-таки настоял на том, чтобы ему и черкасу выдали оружие и куяки. Но в одном она была непреклонна. Велела, чтобы Мирон и Никишка в бою находились рядом с ней. Но прежде многое случилось…