Отражения нашего дома

Заргарпур Диба

Ки асти?

Моя бабушка повторяет этот вопрос по десять раз на дню. «Кто ты?» – спрашивает, когда я умываюсь по утрам. «Кто ты?» – когда наливаю ей чай на завтрак. «Кто ты?» – когда я смотрю, как она перед зеркалом старательно подводит брови. Ее глаза не отпускают меня ни на миг. Следят, как я мучительно пытаюсь найти ответ.

Кто я?

Я – Сара Рахмат. И да и нет.

Я американка. И да и нет.

Я афганская узбечка. И да и нет.

Я плод величайшей истории любви. И да и нет.

Я есть, и меня нет.

Мой

баба-джан часто повторял: «История – это то, что создает нас», – и без нее мы обречены снова и снова сбиваться с пути. Но, когда сквозь окно в мои мысли врывается лунный луч, я осознаю, что как раз эта самая история и отбросила нас далеко-далеко с проложенного курса.

Хотя, к счастью, ненадолго.

Я верну нас на предначертанный путь. Сотру слова падара «наши общие интересы». Раскрою тайну, которую скрывает моя бабушка, и, может быть, этого хватит, чтобы развеять мрачное чувство потери, засевшее в этих стенах. И тогда в дом вернется жизнь.

Миг – и я стою перед стеклянными дверцами шкафа в моей гостиной, рассматриваю длинные ряды редчайших драгоценностей, разложенных внутри. В голове клубится туман, он орошает дождем мои плечи, стекает с кончиков пальцев, уговаривает медленно открыть стеклянную дверцу.

Там стоят пиалы, чашки и тарелки с узорами из зелени и золота, с витиеватыми персидскими надписями, их я с трудом могу прочитать. Дрожащими руками провожу по краю бело-золотой чайной чашки. На меня наваливается ночь, из-за нее кажется, будто стены сдвигаются, ожидая, пока я решусь. Обхватываю чашку ладонями. Когда я была поменьше, то часто любовалась этими семейными сокровищами с благоговейным восторгом. Хотелось знать, какие истории скрываются в них.

Но теперь я не доверяю рассказчикам. Потому что они лгут.

В лунном свете блестит небольшой ножик. Его рукоять инкрустирована самоцветами, по ней вьется надпись, которую я не могу прочитать. Кажется, она выгравирована вручную. Ирина положила его сюда после того, как биби-джан во время приступа чуть не разрезала себе щеку. Обнаружив, что ножик исчез из ее комнаты, она плакала целый день.

Туман направляет мои руки, помогает осторожно завернуть нож в полотенце.

Еще миг – и я снова в Самнере.

* * *

Самнер подмигивает: «Привет, с возвращением!»

Велосипед с лязгом падает на землю, и я ввинчиваюсь в разбитое окно гаража. Брожу по бесконечным коридорам, надеясь, что прошлое где-нибудь проявится.

– Биби! – зову я в тишине. Люстра покачивается, приветствуя меня, как старую знакомую. – Малика!

Пинаю осколок штукатурки. Верно. Надо преподнести подарок. В кухне опускаюсь на колени, копаюсь в сумке. Встаю и протягиваю нож.

Итак. Сейчас или никогда.

Изо всех сил бросаю нож.

– А-а-а! – Он, кувыркаясь, летит к стеклянной двери, ведущей на террасу. – Ой, нет! Не туда! – Сжимаюсь, ожидая услышать звон стекла, но за летящим по воздуху ножом тянется шлейф

из мерцающих искорок звездной пыли, словно лезвие прорезает себе дорогу во вчерашний день.

Нож ударяется о стекло. Но оно не разбивается, а лишь пронизывается тонкими щупальцами серого дыма. Кашляю и прикрываю глаза. Комната окутывается туманом, начинает кружиться. И с ревом выталкивает меня за дверь.

И все исчезает.

Снаружи, с террасы, доносятся тихое пение и стук ножа по деревянной доске.

– Привет! – Вижу девочку, которая что-то нарезает. Вокруг тянутся прилавки, длинные ряды во все стороны. Осторожно ступаю на скрипучую террасу. – Я справлюсь, – говорю я себе и тихо шепчу: «Во имя Аллаха», – просто на всякий случай.

Терраса растягивается до бесконечности. Иду поперек, мимо прилавков, за которыми стоят и ведут свою торговлю мерцающие людские тени. Кажется, они меня не замечают. Но какая-то невидимая ниточка в груди тянет меня в нужную сторону. Поравнявшись с последним прилавком, оказываюсь лицом к лицу с девочкой лет четырнадцати, с волнистыми волосами, едва достающими до плеч. Свободно накинутый белый платок сполз с головы и лежит на ключицах.

Она держит нож с самоцветами и усердно нарезает сушеные фрукты.

– Я справлюсь, справлюсь, справлюсь, – твердит она себе под нос, будто мантру или молитву.

– Помочь тебе? – Делаю шаг к ней. Ветер сдувает волосы мне на глаза. Ее взгляд прикован к разделочной доске.

Девочка поднимает глаза, ее лицо наполовину скрыто в тени, но я сразу узнаю ее. Биби.

– Тебе что-нибудь нужно? – спрашивает она, не глядя на меня и покусывая губы. – Если ищешь что-то, чего нет у нас на прилавке, сейчас придет отец, он подскажет.

– Нет, я просто… смотрю. – Задний двор кружится и растягивается, будто в сказочной стране. Ветер несет с собой отголоски сотворения мира. Под его напором сцена меняется все сильнее и сильнее. Исчезает бассейн. Терраса превращается в дорогу, по которой едут старые автомобили. Самнер уже не виден. Я оказалась неведомо где. На нас льется дымчатое кроваво-оранжевое зарево. – С-сколько прошло времени?

– После чего?

– После твоего никаха.

Руки биби застывают, она наконец поднимает на меня острый взгляд темных глаз.

– Да кто ты такая?

– Я… – «Хочу узнать, что было дальше».

– Тебя кто-нибудь послал? – огрызается она.

– Нет. Я…

– Тогда чего ты пристаешь ко мне, если я сказала, что отец скоро придет, а я должна… мне надо… – При этих словах ее глаза на юном личике наполняются слезами. Нож со стуком падает на землю. Она торопливо вытирает глаза. И только когда поворачивается в профиль, я замечаю, что ее живот под свободным платьем немного вздут. – Что, сильно заметно?

Я смущенно отвожу взгляд. Ну да, логически я, конечно, понимаю, что происходит после свадьбы. Но здесь, в этом месте, я в глубине души надеялась на другой исход.