Отражения нашего дома
Шрифт:
– О моем дедушке? – Хала Фарзана перемешивает рис в кастрюльке на плите. Отодвинув стеклянную дверь, в кухню проскальзывает Айша. Сквозь нее просачиваются темные струйки дыма.
– Как он умер?
Наступает тягостное молчание. Мадар чуть не подавилась фисташками.
– Сара, не стоит задавать такие вопросы.
– Как он умер? – снова спрашиваю я.
Дым становится гуще, вьется вокруг наших щиколоток, но никто ничего не видит.
Хала Фарзана и хала Гульнур переглядываются, хала Гульнур тихо шепчет Айше:
– Закрой дверь, пожалуйста. Фироза-джан не любит,
Айша захлопывает дверь и встает рядом со мной. Ее глаза широко распахиваются.
– Я пожалею, что пришла спасти тебя от тетушек?
Хала Гульнур приглаживает непокорные локоны за ушами и жестом велит Айше и мне сесть к кухонному острову.
– Сара-джан, что ты хотела бы узнать?
Ее лицо плывет передо мной, и приходится моргнуть, чтобы прогнать тени, начинающие стягиваться к ней. Честно говоря, я немного потрясена, что на этот раз они не стали отмахиваться и ходить вокруг да около, как обычно. Глядя на тетушку, я только в этот миг понимаю, почему было просто необходимо задать этот вопрос.
– Мы никогда не говорили о нем. Никаких рассказов, ничего. Правда, Айша?
Она задумывается, сдвинув брови. Смотрит на меня и кивает:
– Да, мы, кажется, ни разу не говорили о бабушкином папе.
И это странно, потому что в моей семье обожают рассказывать истории о тех, чьими потомками мы являемся.
– Как я уже сказала, тема болезненная для твоей бабушки, и для меня тоже. – Хала Фарзана ласково берет меня за руки. – Понимаешь, мы никогда не знали нашего дедушку, отца биби-джан, так, как ты знаешь своего. Он покинул этот мир задолго до нашего рождения. И все истории, какие я знаю, я слышала от старших. Та история, которую ты хочешь услышать, очень печальна.
– Почему?
– Девочки, дайте слово, что все услышанное не выйдет за пределы этой комнаты. Понятно? – Хала Гульнур окидывает нас суровым взглядом. – Я серьезно. Никогда и никому.
Мы с Айшей киваем.
– Наш дедушка был добрейшим на свете. Он происходил из династии ученых и поэтов, но сам был торговцем. Торговал всем понемногу – сушеными фруктами, книгами, коврами. Самыми необходимыми вещами. Тем, в чем люди нуждаются. Он всегда поступал по-доброму, и за это жители Мазари-Шарифа полюбили его. За недолгое время он стал сильным и влиятельным. Его лавка процветала. Он был знаком со всеми нужными людьми. Его репутация привлекла внимание семьи нашего отца. И неудивительно, что они попросили руки нашей мамы.
– Звучит как волшебная сказка, – говорит Айша.
– Так оно и было. Через несколько недель маму отдали в семью папы навстречу новой жизни.
В другой раз я бы восхитилась романтичностью этого рассказа. Звучало и впрямь очень красиво, но я чувствовала, что здесь отражена всего лишь часть правды. Не совсем ложь, всего лишь приукрашенная версия, превращавшая эту историю в сказку о вечной любви.
– Ладно, а потом? – Айша грызет ногти, и я, честное слово, вижу, как у нее из подмышки выползает дым. Стоит моргнуть – и дым исчезает.
– Дедушкина доброта была и благословением, и проклятием. Влияние может придать могущества, а может и превратить в
Айша ахает:
– Это был несчастный случай или…
– Или преступление, спланированное теми, кто боялся соперничества с ним? – вздыхает хала Гульнур. – Не знаю. Я бы что угодно отдала, лишь бы спросить его, что произошло в те дни. Поговаривали, будто некоторые политики опасались популярности моего деда. Эти люди распространяли о нем страшные слухи… Говорили, что он якобы сам шагнул под машину.
– Да с какой стати он бы так сделал? – Я резко вскакиваю. Табуретка противно скрипит. По всей кухне крутятся и корчатся тени. В самом углу – темный силуэт баба Калана, лицо спрятано в тени, он молча смотрит на меня, на тетушек, на маму. Останавливаю взгляд на нем. «Ты сам оставил ее, или тебя кто-то забрал? Что ты хочешь мне сказать?»
Прадедушка безмолвствует. По его щеке скатывается единственная слеза.
– Эй, эй. Отдышись. Все хорошо. – Под встревоженными взглядами трех пар глаз Айша потирает мою трясущуюся спину. – Может, тебе надо на свежий воздух?
– Нет. – Я пожимаю плечами, стряхивая ее руку, и протираю глаза. – Мне надо в точности узнать, что произошло.
– Никто здесь не сможет дать тебе такого ответа, – начинает мадар. – Но мы не собираемся распространять эти мерзкие сплетни. Он, если бы мог, остался бы со своей семьей навсегда. И ни за что бы нас вот так не покинул.
– Откуда тебе это знать! – Я расхаживаю взад и вперед, руки трясутся. – Что, если единственное наше наследие – это бросать друг друга на произвол судьбы? Тогда… – «Значит, это может случиться и со мной? И случилось с Маликой? И с биби? Что может этому помешать?»
В голове роятся жестокие сомнения. Из них складывается предательский вопрос: могла ли моя бабушка бросить Малику? Может быть, воспоминания хотят рассказать именно об этом? Какова здесь связь?
В стеклянную дверь стучат. На пороге стоит хала Моджган. Она удивленно приподнимает бровь и обводит нас жестом.
– Понимаю, джанем, все это очень грустно. – Хала Гульнур взмахом руки просит халу Моджган удалиться. – Дочь не должна видеть, как ее отец слишком рано покидает этот мир. Это случилось так внезапно, так необъяснимо. И мы не хотели, чтобы миг его смерти заслонил великое наследие его жизни. Вот почему твоя бабушка не рассказывает об этом. Возможно, это наша ошибка. Возможно, надо было больше говорить о нем, пока у моей мамы еще сохранялись воспоминания.
– Тебя это совсем не тревожит?