Отражения нашего дома
Шрифт:
– Я ужасный человек, да? – спрашивает Айша. – Потому что иду вперед и даже снова начинаю испытывать счастье.
– Нет.
– Эй, Айша, подвинься. Это мое место. – Между нами втискивается Амина и протягивает Айше стакан. Та осторожно отпивает, ерзает и снова начинает смотреть кино. Амина придвигается ближе к Айше, почти ложится грудью на фотографию своей семьи – той, какой она когда-то была.
Впервые задумываюсь, ощущали ли мои двоюродные сестры, когда их семья распалась, тот же самый холод, такое же оцепенение, подкрадывающееся
Интересно, понимает ли Айша, что я такая же, какой она была год назад.
И простит ли она меня за то, что я должна сделать. Устранить опасность раз и навсегда.
Глава 26
В конце концов мне остается только одно.
Коридоры Самнера тянутся и разбегаются, зевая, возвращаются к жизни. Я сижу на крыльце у входа в парадный подъезд. Свежеотполированные ступеньки блестят под радужным каскадом современной геометрической люстры. Фотографирую все подряд. Гладкие полы, распластавшиеся по всем комнатам, ведут меня через большую гостиную. Вверх от камина тянется стена с зеркалами, и в ней я вижу все, что происходит у меня за спиной. Мельком вижу танцующую биби-воспоминание со стягивающим шею ожерельем. С верхнего этажа свисают ноги баба Калана, он присматривает за происходящим. Маленькая девочка хала Фарзана пьет чай из сервиза, а биби-джан-воспоминание, ставшая чуть постарше, с восторгом рассматривает изящные очертания недавно установленных светильников.
Фотографирую их всех.
Я отворачиваюсь, они улыбаются и машут мне. Направляюсь в кухню – и замираю посередине лестницы. Прислонившись к дверям, стоит Сэм. Скрытый в тени, он смотрит на террасу. На лице мир и спокойствие – давно не видела у него такого выражения. Очень тихо фотографирую и его тоже.
Он поворачивает голову, и солнце светит сквозь него, играя в длинных мерцающих волосах. Он улыбается.
– Эй, ты весь коридор перегородила.
Вздрагиваю и отскакиваю с дороги. Эрик, Сэм и еще двое рабочих тащат газовую плитку. Погодите-ка…
– Разве вы не…
– Ну наконец-то все начинает складываться. – Мадар хлопает меня по плечу. – Думаю, если постараемся, сможем выставить его на продажу уже в следующем месяце. Как фотографии? Получаются?
– Посмотри сама.
Мы вместе рассматриваем снимки. На них пустое пространство.
– Очень красиво. – Будь все как обычно, похвала мадар обрадовала бы меня, но сейчас, оглянувшись, я вижу, чего здесь не хватает. – Ну кто не захочет просыпаться утром и завтракать, глядя на такой вид из окна? – Она показывает мне фотографию кухни с закрытыми стеклянными дверями. Никакого Сэма там нет. – Хорошая работа, продолжай в том же духе.
Я забираю у мадар камеру и пролистываю снимки. В груди поднимается тоскливое, пугающее чувство. Почему здесь был образ Сэма? От чего я отказалась, чтобы затянуть его сюда?
И более важный вопрос: чего он лишился, чтобы очутиться здесь?
«Свет сердца моего». Убаюканная нежной мелодией, бреду
– Пришла наконец, – говорит она.
– Как ты здесь очутилась? – Бегу к ней, тороплюсь коснуться поверхности. До сих пор я видела ее только в темноте.
– Потому что ты готова увидеть свет, – говорит она. Глаза устремляются на телефон у меня в кармане.
– Это? – Осторожно беру телефон в руки.
Малика лишь неотрывно смотрит.
Снимаю водонепроницаемый чехол. Внутри спрятан старый снимок мадар, падара и меня да больничный браслет баба-джана. Напряженно всматриваюсь в них, и сквозь меня сочится туман, густой, будто сироп. Это еще не понимание, но уже что-то очень близкое к нему.
– Это и есть ответ? – Верчу в руках потрепанный браслет, и сердце пропускает удар. После всех этих ночей – неужели правда о том, что случилось с Маликой, скрыта в этом крохотном кусочке пластика?
Или это обман? И никакой пропавшей дочери вообще не было?
Я крепко сжимаю браслет, зажмуриваюсь, окунаюсь в нахлынувшее чувство этого дома. «Если все остальное рассыпалось, дай мне знать хотя бы это. Обменяй одну правду на другую. Верни остальные воспоминания». Браслет в пальцах растворяется и исчезает.
Открываю глаза – коридор не изменился. Никакой туманной дымки, никакого призрачного лунного света, какие встречали меня в прошлые ночи. При виде собственных пустых рук чуть не задыхаюсь. Грудь теснит.
– Почему мне ничего не показали? – Смотрю на отражение Малики, и слова застревают в горле. – Что я делаю не так? – Думаю о биби-джан, Айше и Сэме. Я должна была избавить их от бед. А вместо этого погрузила их на дно океана, туда, куда не проникает свет с поверхности.
Малика протягивает руку.
– Если хочешь все узнать, то сама знаешь, что надо сделать. – На ее тоненьком запястье болтается больничный браслет. Кончик пальца касается зеркала. Под ее прикосновением зарождается тонкая трещина.
Я не отвожу от нее глаз и жду, пока туман осядет на мои плечи и запястья. Протягиваю руку ближе, завороженная темнотой, которая плещется у нее в глазах. Гневом, который окутывает ее и защищает, как доспехи.
– Сара! – доносится из коридора голос Сэма. – Что тут проис… Стой! Сара!
Его шаги грохочут по коридору, но я не оглядываюсь и не смотрю на него.
Вместо этого я наклоняюсь, подбираю смятую фотографию, мое последнее напоминание о Вчерашнем, и выпрямляюсь во весь рост.
Глубоко вздыхаю и делаю то, что должна была сделать много ночей назад.
Беру Малику за руку и шагаю в зеркало.
Вокруг нас вихрем вьется туман, дым поднимается и окутывает мне шею, плечи, уши, колыбельная звучит все громче, в самое сердце проникает ритм барабанов падара, вокруг нас звенит переливчатый смех мадар, и биби-джан поет на своем нежном фарси.